Thursday, June 26, 2014

1 Л.П.Белковец Большой террор и судьбы немецкой деревни в Сибири

— российские немцы -
INTERNATIONALER VERBAND DER DEUTSCHEN KULTUR
Л.П.Белковец
«БОЛЬШОЙ ТЕРРОР» И СУДЬБЫ НЕМЕЦКОЙ ДЕРЕВНИ В СИБИРИ
(конец 1920-х — 1930-е годы)
IVDK МОСКВА 1995











УДК    947.0 ББК    63.3 (2) Б43
Монография подготовлена при финансовой поддержке Международного фонда Research Support Scheme the Open Society Institute в Праге
Издание осуществляется при поддержке Министерства РФ по делам национальностей и региональной политике и фирмы "Олимпия — Райзен"
Белковец Л.П. "Большой террор" и судьбы немецкой деревни в Сибири: Конец 1920-х— 1930-е годы.
В монографии доктора исторических наук, профессора Л.П. Белковец на конкретно-историческом материале, извлеченном из рассекреченных фондов государственных и ведомственных архивов, рассматриваются общие направления и конкретная практика национальной политики советского государства по отношению к немецкому крестьянству в условиях утверждения сталинского тоталитаризма. Предметом исследования в ней является процесс разрушения сложившейся во времена аграрной реформы П.А. Столыпина немецкой колонистской деревни в Сибири и массовые репрессии в ней как следствие "великого перелома" конца 1920-х годов.
Для студентов, преподавателей отечественной истории и всех интересующихся историей российских немцев.
©  Международный союз немецкой
культуры (IVDK) © Л. П. Белковец, 1995 © Т. Ю. Хрычева, художественное
оформление, 1995 




ISBN 5-87943-001-4 




©   ЛА «Варяг», 1995

От автора
Обращение к историческому прошлому дает ключ к пониманию настоящего. Оно помогает выявить и объяснить причины современных проблем, перед решением которых стоит российское общество. Одна из них — немецкая эмиграция. Ежегодно десятки тысяч российских немцев покидают пределы своей родины и уезжают в Германию, с которой их предки утратили родственную связь более 200 лет тому назад. Как остановить этот процесс? Очевидно, что одних мер экономического и политического характера недостаточно. Необходимо возродить уважительное отношение к национальному чувству народа, об исторических корнях которого сами немцы, не говоря уже об окружающем их населении, утратили представление в результате целенаправленной дискриминационной государственной политики. Необходимо воссоздать объективную историю взаимоотношений российских немцев и советской власти в том виде, как она вырисовывается по открывшимся ныне для исследователей, ранее сугубо секретным архивным документам.
Одна из страниц этой истории восстанавливается по материалам сибирских архивов, в том числе Государственного Архива Новосибирской области (ГАНО), содержащего теперь фонды бывшего партийного архива Западной Сибири; а также Архива Управления федеральной службы контрразведки России по Новосибирской области, где до сего времени хранится комплекс документов бывшего Управления НКВД. Эти материалы рассказывают о том, как репрессивное колесо коммунистического режима Сталина, начав свой разрушительный ход по немецким селам Сибири в конце 1920-х годов и набрав обороты к 1934 году, в 1937—1938 годах достигло апогея в своей чудовищной работе, которая завершилась массовым истреблением практически всего работоспособного мужского населения бывших немецких колоний.
Берясь за исследование столь трагического сюжета истории российских немцев, автор хорошо представля

6
Белковец
ла всю глубину взятой на себя ответственности. Однако в своей исследовательской практике она всегда руководствуется не только стремлением к поиску исторической истины, но пониманием того, что знание этой истины способствует "преодолению" довлеющего над всеми нами трагического прошлого. Разделенные горе и боль легче пережить, чем в одиночку.
Книга написана в русле того направления в историографии, которое немцы называют "Альтагсгешихте" или "история повседневности". В ней превалирует событийная канва, действуют конкретные люди, описаны исторические факты. Автор надеется, что повествование о том, "как было", даст пищу для более глубокого теоретического осмысления прошлого.
Автор выражает сердечную благодарность всем, кто способствовал созданию книги: директору института истории Сибирского Отделения Российской Академии наук члену-корреспонденту Горюшкину Леониду Михайловичу, Председателю Новосибирского общества российских немцев "Возрождение" Вейнгардту Валерию Фердинан-довичу, сотрудникам Управления федеральной службы контрразведки России Лукашевичу Михаилу Лаврентьевичу и Ревягину Владимиру Владимировичу, коллегам по кафедре отчественной истории Новосибирского государственного педагогического университета, архивистам.
Особые слова признательности и благодарности необходимо адресовать Международному союзу немецкой культуры и его Председателю Мартенсу Генриху Генри-ховичу. Союз взял на себя благородный труд по сохранению и возрождению самобытной культуры российских немцев и оказывает всемерную поддержку деятелям науки, искусства, литературы. Благодаря этой поддержке и стало возможно издание настоящей книги.

Глава первая.
ЭМИГРАЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В НЕМЕЦКОЙ ДЕРЕВНЕ СИБИРИ В КОНЦЕ 1920-Х ГОДОВ
Массовый выезд российских немцев в Германию, принявший в последние годы необратимый характер, имеет свою предысторию. Она дает возможность рассматривать эмиграцию не только как проявление желания представителей немецкой диаспоры бывшего СССР решить многочисленные, накопившиеся за годы советской власти проблемы, но и как еще одну попытку выразить свой протест против политики властей. Вся история немецкого колонистского населения в России свидетельствует о том, что именно отъезд был и остается одной из главных форм выражения пассивного сопротивления политике русификации и ущемления экономических и политических прав, предоставленных ему известным указом императрицы Екатерины II от 22 июля 1763 г. Существо этих прав сводилось к следующему: свободное вероисповедание, освобождение от военной и гражданской службы "на вечные времена", предоставление в пользование общин казенных земель и права покупки земли в собственность у частных лиц для расширения и улучшения хозяйства колонистов, общественное самоуправление на родном языке. Ко всему прочему, немецкие колонисты имели и право свободного выезда из страны "куда захотят", при условии выплаты в казну стоимости части нажитого в России имущества.
За столетие, прошедшее со времени обнародования манифеста, в Россию приехало и поселилось на жительство (главным образом в Поволжье и Новороссии) около 100 тыс. немецких поселян. К 1914 г. число их увеличилось в 17 раз и, несмотря на начавшуюся реэмиграцию, достигло 1700 тыс. человек. Сказались благоприятные в целом условия экономического и политического развития, семейные и религиозные традиции, огромная пра

8
Белковец
вительственная помощь, оказанная колонистам, значительный фонд земли, сосредоточившийся в их руках. Уже при поселении каждая семья в Поволжье получала 30, а в Новороссии — до 65 десятин земли. По данным Карла Штумппа, немецкая крестьянская семья до 1918 г. имела в среднем по 8 человек детей, из которых в Новороссии лишь один из сыновей (младший) наследовал отцовское хозяйство, а остальные отселялись на новые земли (в Поволжье душевой надел вначале дробился, но зато здесь имела место трехразовая прирезка государственных земель волжским колонистам). Результатом явился бурный рост дочерних колоний и сосредоточение у немецких поселян огромного земельного фонда, который в 1914 г. составлял 9,5 миллиона га, что всего на 1,6 миллиона га меньше всей обрабатывавшейся в Германии в 1937 г. земли 1. Именно это обстоятельство способствовало появлению в конце прошлого столетия "немецкого" вопроса в Российской империи и проектов "ликвидационных" законов, которые будет обсуждать Государственная Дума в начале двадцатого века.
Немного об истории реэмиграции
Немецкая реэмиграция из России началась в 70-е гг. XIX в. В 1871 г. царский указ отменил привилегии немецких колонистов в отношении самоуправления, сравняв их в правах с освобожденными реформой 1861 г. русскими крестьянами. Тогда же было объявлено и о предстоящем введении в стране всеобщей воинской повинности. Немцам отводилось 10 лет на раздумья — принять общие для всех граждан Российской империи условия или покинуть ее. Однако срок этот не был выдержан, и всеобщая воинская обязанность введена уже в 1874 г. Вместе с попытками перевода общинного делопроизводства на русский язык это обстоятельство было неприязненно встречено колонистами, в особенности их мен-нонитской частью. Меннониты, поселившиеся в Новороссии, являлись представителями особой анабаптистской ветви реформации, сторонниками отделения церкви от государства. В соответствии с основами своего вероисповедания меннониты не могли носить оружия и служить

Большой террор
9
в армии. Они вообще были противниками разрешения конфликтов с помощью оружия, что постоянно ввергало их в противостояние с власть предержащими. В середине XVI в. преследования на религиозной почве вытеснили их из Голландии в Пруссию, откуда они переселились в Польшу в долину реки Вистулы, вошедшую после разделов польского государства в состав прусского королевства. Нежелание жить в полицейском государстве, ко всему прочему собиравшемуся вводить всеобщую воинскую обязанность, заставило меннонитов переселиться в Россию. Стимулом являлись обещанные религиозная свобода и невмешательство государства в дело воспитания подрастающего поколения.
Введение альтернативной службы для меннонитов (в лесных командах) не сняло недовольства, которое нашло выход в их массовой эмиграции из России. Уже в 1870-е —начале 1880-х гг. состоялось переселение сотен меннонитских семей из Новороссии в США, где они основали первое поселение российских немцев в Южной Дакоте — Одессу. Тогда же более 18 тыс. человек выехало в Канаду. К меннонитам присоединились и представители других конфессий, лютеране и католики, десятки тысяч которых покинули насиженные места в Поволжье и переселились в США, Бразилию и Аргентину.
Мощный поток из российских немцев в направлении американского континента имел своим основанием протекционизм американскихх властей, заинтересованных в надежных рабочих руках для освоения степей "дикого Запада". В Канаде, к примеру, по закону 1872 г. каждый иммигрант всего за 10 долларов получал жилье и земельный надел в 64 га, который через 3 года при условии его обработки переходил в собственность. Подобную политику проводили в США президент Гувер и железнодорожные компании, нуждавшиеся в рабочих руках и крепком крестьянском хозяйстве при освоении прилегающих к линиям земель. Благоприятные условия поселения, близкие к тем, которые имели место в России в XVIII — начале XIX вв., были созданы также в Бразилии, Аргентине и Парагвае.
Интересно отметить, что в общем огромном потоке переселенцев из Европы, хлынувшем в конце XIX — начале XX вв. на американский континент, местные власти особо выделяли именно российских немцев как наиболее способных к освоению степных и полупустынных его

10
Белковец
регионов земледельцев. Так, в Бразилии, когда стали вводиться квоты на прием иммигрантов, ограничения не были распространены на российских немцев2.
Отъезд немцев из России продолжался и в начале XX столетия. Это была реакция на дальнейшую русификаторскую политику правительства, на шумиху шовинистической российской прессы в связи с проблемой "немецкого засилия", которая не уставала твердить о растущей "немецкой" опасности внутри страны. Еще более усугубило положение обсуждение в Думе законов, после принятия которых немецкие колонисты должны были ликвидировать свои земельные владения путем продажи, с тем чтобы они могли перейти в руки русских крестьян.
В начале XX в. стала ощущаться и возраставшая нехватка земли, рост цен на нее, увеличившихся к 1912 г. в 5 раз по сравнению с началом века, что поставило перед многодетными семьями немецких колонистов массу проблем. К тому же столыпинская аграрная реформа, инспирировав раздел земли в Поволжье на правах собственности, привела к обезземеливанию значительной части поселян, освободившихся от своих небольших участков, не позволявших осуществлять расширенное воспроизводство. Эти обезземеленные крестьяне и составили основной поток эмигрантов в Америку, унесший в отдельных колониях Поволжья до 20% их населения3. Самыми результативными были 1903—1913 гг., в которые только в США выезжало ежегодно от 7 до 18 тыс. человек4.
Разразившиеся в 1917 г. в России социальные и политические катаклизмы вызвали новую волну эмиграции немцев, часть которых оставила российские пределы с германскими войсками в конце 1918 г., а часть ушла с Врангелем из Крыма и через Дальний Восток — с остатками колчаковских армий. Всего по данным Б. Пинкуса и И. Фляйшхауэр, за время революции, гражданской войны и немецкой оккупации из России эмигрировало около 120 тыс. немцев, только половина которых осела в Германии, а половина —в Северной и Южной Америке5. Это были, главным образом, немцы Прибалтики, русской Польши и Волыни, откуда во время Первой Мировой войны были осуществлены депортации немецких поселян, а также столичных городов, Санкт-Петербурга и Москвы.
Заметим сразу, что и в 1920-е гг. несколько ослабевший, но все еще значительный поток немецких эмигран

Большой террор
11
JOB из России, главным образом, меннонитов, направлялся на американский континент. В результате к концу 1930-х гг. там проживало уже около 1037 тыс. бывших российских немцев, в том числе от 350 до 400 тыс. в США, 200 тыс. в Канаде, 250 тыс. в Бразилии, 150 тыс. в Аргентине, 30 тыс. в Мексике, 4400 в Парагвае и 2500 в Уругвае 6. Практически каждая из оставшихся в России семей немецких колонистов имела к концу 1920-х гг. своих близких родственников за океаном. Только в США к этому времени насчитывалось около 1500 поселений российских немцев. В штате Южная Дакота, к примеру, в трех кантонах им принадлежало тогда 99% земли. На этой земле, как и на землях Западной и Восточной резерваций южнее Виннипега в Канаде, где сосредоточены компактно поселения бывших россиян, произрастают лучшие сорта американской пшеницы, опыт вырашивания которых немцы приобрели в России. Поволжские немцы основали в Колорадо свеклосахарные плантации и заводы по переработке сахарной свеклы, а немцы бывшей Новороссии —сельскохозяйственные центры Эйрека, Карлсруэ, Штрассбург, Зельц и другие. Один из них — Эйрека, в котором все мукомолы и торговцы зерном долгое время говорили на швабском диалекте, уже в начале XX в. превратился в один из самых крупных рынков зерна 1. Однако рассказ о заокеанских российских немцах, сколь он не интересен, уводит в сторону от нашей темы.
Возвращаясь к ней, рассмотрим, как решало проблему эмиграции немцев советское руководство до утверждения сталинского тоталитаризма. Здесь прежде всего необходимо отметить тот факт, что в течение всего первого десятилетия существования советской власти сохранялся относительно свободный выезд колонистов из СССР в целях воссоединения с родственниками и вообще в целях поселения на жительство в Германии и других странах. В это время были еще живы многие демократические свободы, и эмиграция не рассматривалась советскими властями в качестве контрреволюционного действия. К тому же имела место заинтересованность в налаживании экономического и политического сотрудничества со странами Запада, что вынуждало советское руководство поддерживать сложившиеся нормы международного права. Поэтому вплоть до 1927 г. легальная эмиграция (выезд с разрешения властей) осуществлялась практически беспрепятственно.

12
Белковец
Поскольку в эти годы заинтересованное участие в судьбе российских немцев стала принимать Германия, ранее совершенно индифферентно относившаяся к ним, проблема их выезда стала предметом обсуждения всех советско-германских соглашений. Уже во время заключения Брест-Литовского договора 1918 г. германская сторона добилась согласия советской стороны предоставить возможность выезда из России не только военнопленным и другим подданным Германии, жившим на ее территории, но и всем потомкам бывших немецких эмигрантов. Подписанный в Брест-Литовске "Русско-Германский Дополнительный Договор к Мирному Договору" содержал специальную главу № 6 под названием "Забота о реэмигрантах". 21 -я статья главы давала гражданам обеих договоривающихся сторон, "которые сами или их предки являются выходцами из территории противной стороны", "по соглашению с властями этой стороны", право возвращения на родину в течение 10 лет с момента ратификации мирного договора. Лица, имеющие право реэмиграции, говорилось в ней, "должны быть по их заявлению освобождены от их принадлежности к государству, гражданами которого они до сих пор были". В случае, если эти лица имели во время войны ущерб, "причиненный им вследствие их происхождения" (речь шла о выселенных с Волыни и некоторых других мест, входивших в 150-километровую прифронтовую зону, колонистах), они должны были получить "соответствующее вознаграждение". При выезде они могли ликвидировать свое имущество и "вырученную сумму взять с собой также, как и прочее свое движимое имущество". Им разрешалось досрочное расторжение арендных договоров без возмещения причиненных этим арендодателю убытков при условии предупреждения о том за 6 месяцев до срока8. Стороны соглашались также на беспрепятственное письменное и устное общение российских граждан немецкой национальности с дипломатическими и консульскими представительствами Германии в России.
Хотя этот договор почти не получил практического применения, поскольку уже в 1918 г. был аннулирован советской стороной "в связи с революцией в Германии", но он оказал свое решающее влияние на все последующие договоренности в этом вопросе. Среди них следует отметить соглашение от 19 апреля 1920 г., которое касалось порядка возвращения на родину военнопленных и

Большой террор
13
гражданских интернированных лиц. Для их попечения в Москве и Берлине учреждались особые миссии, наделенные в соответствии с соглашением 6 мая 1921 г. консульскими полномочиями и переименованные в "Представительство РСФСР" и "Германское Представительство в России". Им поручалось защита интересов граждан их стран и обеспечение их свободного выезда на родину. В не столь открытой форме, как это было в Брест-Литовском Дополнительном Договоре, соглашение предусматривало и возможный выезд колонистов. "Российское правительство, — говорилось в статье IX, — разрешает выезд лицам, находящимся в германском подданстве, но утратившим таковое, а также их женам и детям, если при этом будет удостоверено, что их выезд совершается для переселения в Германию"9.
Сложившееся статус-кво было закреплено в подписанном 12 октября 1925 г. Договоре между СССР и Германией, 1-й раздел которого назывался "Соглашением о поселении и общеправовой защите". Он предоставлял гражданам обеих стран возможность свободного выезда и поселения на территории друг друга, поставив перед ними всего два условия: соблюдение местных законов и административных постановлений и наличие "необходимых документов, удостоверяющих их личность и их гражданство". Каждая из сторон обязывалась при этом осуществлять "скорейшее рассмотрение всех ходатайств граждан", а что касается выезда граждан другой стороны, то выдачу им выездных и транзитных виз дипломатическими и консульскими представительствами "без предварительного запроса собственного правительства".
Всем выезжающим в другую страну на поселение договор давал право "без предварительного разрешения" "ввозить и вывозить инструменты, орудия, утварь и т. п., нужные им для осуществления их профессии или ремесла, а также предметы, предназначенные исключительно для домашнего или личного пользования или потребления". В отношении денег и прочих ценностей вступали с силу ограничения, имевшие место в соответствии с законами страны выезда. Поселению граждан одной страны на территории другой могли воспрепятствовать лишь приговоры уголовного суда или "соображения внутренней и внешней безопасности".
Особо оговаривались в договоре права граждан обеих сторон пользоваться на территории другой стороны

14
Бепковец
"свободой совести и отправления религиозного культа", совершать богослужения в церквах или других, приспособленных для этого помещениях, как на своем родном, так и любом другом языке, погребать по своим религиозным обрядам покойников на кладбище и пр.10
Согласно этим договоренностям немецкие колонисты могли оформить свои личные выездные визы в административных отделах окружных исполнительных комитетов почти беспрепятственно (в Сибирском крае визы выдавались в Новосибирске, Омске, Томске, Барнауле, Минусинске, центрах Ойротского и Хакасского национальных округов). Более того, для них "как принадлежащих к трудовым категориям граждан", при выезде на поселение были установлены льготы, позволявшие им пользоваться при оформлении заграничных паспортов I и II ставками (50 или 100 рублевым взносом вместо 200 или 300 рублей по нормальной ставке)11. Так продолжалось до конца 1926 г.
Существовало, правда, одно обстоятельство, сдерживающее отъезд. Оно заключалось в отсутствии разрешения на выезд группами семей, практиковавшийся до 1914 г., что, учитывая коллективистское мышление немецких колонистов, можно расценивать в качестве главного фактора, тормозившего эмиграцию. К тому же в 1920-е гг. в стране набирал силу НЭП, складывались сравнительно благоприятные условия для хозяйственного и культурного развития крестьянства, намечался общий экономический подъем. Все это способствовало заметному сокращению немецкой эмиграции. Сказалось также и потепление отношений Советского Союза с Германией, выразившееся в налаживании тесного сотрудничества в области экономики, в культурной, военной, научной областях.
В стабилизации положения огромную роль сыграла деятельность в СССР германского посла Ульриха Брокдорф-Рантцау, получившая характеристику "реальной политики" на Востоке п. В его команду входили крупные дипломаты, известные ученые — знатоки истории России и истории немецких колоний в ней (таковым был, к примеру, Отто Аухаген, атташе по сельскохозяйственным вопросам), которые установили тесные связи с российскими немцами. Активизировалась в эти годы работа созданных в начале 1920-х гг. германских консульств в Одессе, Харькове, Ленинграде, Новосибирске, через которые в

Большой террор
15
немецкие поселки направлялась религиозная и детская литература, школьные учебники, письменные принадлежности и прочая гуманитарная помощь. Посредниками в ее организации стали многочисленные общественные и религиозные общества Веймарской республики, большинство которых объединяло бывших российских немцев. Это "Союз заграничных немцев" ("Фербанд фюр дас Дей-тшен им Аусланд"), получивший затем мировую известность "Немецкий заграничный институт" ("Дейтше Аус-ландинститут") в Штутгарте, союзы немцев — выходцев из России, объединявшие эмигрантов Первой Мировой войны, "Союз немецких групп бывшей России" ("Аусшусс дер дейтшен Группен Алтрусланд") с его главным органом, публиковавшим материалы о трагической судьбе российских немцев в 1930-е гг., — "Немецкая почта с Востока" ("Дейтше Пост аус дем Остен"). Именно эти организации оказывали материальную поддержку выезжавшим из России немцам, они же осуществляли сбор и доставку в Россию продовольствия в голодные 1921 — 1922 гг. В марте 1923 г. в Берлине был основан Немецко-Волжский банк сельскохозяйственного кредита, оказывавший существенную помощь немцам Поволжья, а также и сибирским немцам, в восстановлении скотоводства, снабжении их сельскохозяйственными машинами и семенным материалом ,3.
Большинство эмигрантов этого времени могло воспользоваться услугами международных религиозных организаций, которые предоставляли им через различные транспортные компании так называемые "кредитовые ши-фскарты" — оплаченные частично или полностью проездные билеты до места назначения, где затем в рассрочку они рассчитывались с кредитором. Главным посредником для немцев было акционерное общество "РУСКАПА" ("Русско-Канадско-Американское Пассажирское Агентство"), которое, судя поданным ответсекрета-ря ЦБ Немецкой секции ЦК ВКП (б) И. Гебгардта, обслужило в 1924—1928 гг. 13 444 человека14. Кроме "РУСКАПА" активное участие в организации эмиграции советских немцев принимало американское акционерное общество "БОАРТ", имевшее концессии в Парагвае. Оно располагало специальным эмигрантским фондом (по сведениям ОГПУ он равнялся 1 млн. долларов ,5) и, действуя через Всероссийское меннонитское общество, которому оно выдавало кредиты и от которого "происходила всякая эми

16
Бепковец
грационная тенденция", помогало меннонитам переселяться в Парагвай. Большой активностью отличались международные меннонитские организации, в том числе "Латинский Ферейн", центр которого находился в Виннипеге. Они хорошо зарекомендовали себя в глазах советского правительства оказанием помощи населению страны во время "большого голода" 1922 г. Благодаря их посредничеству в 1920-е гг. более 18 тыс. меннонитов (15% всех, живших в России) покинули родину и стали жителями Канады, Мексики и США16.
Для получения "шифскарты" достаточно было через многочисленных родственников за рубежом связаться с единоверческой организацией и предоставить ей выданное проповедником религиозной общины удостоверение о принадлежности ее члена к той или иной церкви, меннонит-ской, лютеранской или католической. Для желающих получить кредит от Лютеранского иммиграционного общества в Канаде, к примеру, пасторское удостоверение должно было свидетельствовать, что все члены семьи "владеют немецким языком, принадлежат к лютеранской вере, хорошего поведения, проживают в деревне и занимаются земледелием, все обязанности прихода честно выполняют и известны как честная христианская семья"17. Это было своего рода заключение о степени "политической благонадежности" иммигранта. Как выражался руководитель Немецкой секции Сибкрайкома ВКП(б) А. Шембергер, эти свидетельства, которые брали у пасторов даже сельские учителя, означало то, что люди являются "совершенно чистенькими от большевизма"'8.
Сдерживающим эмиграцию фактором являлась свобода заочного общения с выехавшими за рубеж родными и близкими. В немецкие села поступали из Америки и Германии журналы и газеты, денежные переводы и посылки, многочисленная письменная корреспонденция. Сыновья колонистов могли выехать на учебу в Германию. Выезд разрешался либо с ведома Наркомата Просвещения, дававшего соответствующее заключение о желательности и целесообразности поездки за рубеж в целях обучения, либо без него, если выезжавшее лицо имело за границей родственников, обязующихся содержать его в течение всего периода обучения. Для этого было достаточно представить соответствующее обязательство родственников, заверенное полпредством или консульством СССР за границей ,9.

Большой террор
17
Имел место и свободный выезд детей к родителям или родственникам, бывшим российским гражданам, которые могли апеллировать к заграничным представительствам советских обществ Красных крестов и Красных полумесяцев, действовавшим в Париже, Токио, Берлине и Берне. Ходатайства могли возбуждать и опекуны детей, граждане РСФСР. Правда, это разрешение (после оформления кучи бумаг) давалось только несовершеннолетним детям, не достигшим 14-летнего возраста. При приеме заявлений выяснялся также вопрос о том, на какие средства проживают, а главное, на какие средства проживали в России до революции заграничные родственники. Разрешение на выезд детей оформляли окружные отделы ОГПУ, а окончательное решение, как и в случае выхода из советского гражданства, принимало НКВД20.
С конца 1926 г., однако, советское руководство начинает вводить ограничения на свободный выезд немцев. 29 ноября КОМСТО (Комиссия Совета Труда и Обороны) по эмиграции и иммиграции, обсудив на своем заседании в присутствии представителя "РУСКАПА" вопрос "об эмиграции меннонитов из СССР в Канаду", приняла постановление, которым предложила "РУСКАПА" и другим пароходным организациям, осуществлявшим перевозку эмигрантов, "отказаться от обслуживания субсидированной (кредитовой или полукредитовой) эмиграции в Канаду меннонитов и других в таком же порядке, как это имело место в отношении субсидированной эмиграции в штат Сан-Паоло (Бразилия)". "РУСКАПА" обязывалась также прекратить всякую агитацию своих агентов за эмиграцию, допуская ее только а отношении людей, имеющих в Канаде близких родственников, и безработных. Местным силовым органам было предписано "принять все меры к немедленному роспуску незаконно существующих организаций и обществ, которые способствуют или оказывают помощь эмиграции из пределов СССР меннонитов", к отмене льгот при выдаче им заграничных паспортов, к отказу от выдачи таковых "коллективам или группам лиц или их посредникам". ОГПУ-НКВД обязывалось "через печатное оповещение" предупредить меннонитов "не поддаваться на агитацию за выезд заграницу и, во всяком случае, не ликвидировать свои хозяйства до тех пор, как в законно уставленном порядке они не получат документов, дающих им право беспрепятственного выезда из пределов Союза ССР"21.
2—1063

18
Бепковец
За этим постановлением последовал секретный циркуляр ЦИКа и СНК СССР от 9 декабря того же года, которым местным органам власти было предписано отказывать в льготах или полном освобождении от сборов при оформлении выездных документов гражданам, лишенным избирательных прав, находящимся под судом и следствием, а также и тем, чей выезд за границу "нецелесообразен с точки зрения общегосударственных интересов"22. Таковым и был признан выезд меннонитов. 23 февраля 1927 г. Межведомственное совещание при НКИД приняло в отношении их и особое строго секретное постановление следующего содержания: "Поскольку Наркомзем заинтересован в прекращении эмиграции меннонитов, ибо, как показывает практика, в Канаду отливают в порядке эмиграции меннониты, ведущие наиболее культурные хозяйства на территории Советского Союза", сделать соответствующее распоряжение ОГПУ "о проведении жесткой линии в смысле максимального сокращения" этой эмиграции23.
Следствием этого распоряжения стали многочисленные бюрократические проволочки, бумажная волокита при оформлении выездных виз, яростная антименнонитская кампания в прессе, преследования проповедников за выдачу рекомендаций и прямой отказ в заграничном паспорте без объяснения его причин, распространенные вскоре на представителей всей немецкой диаспоры СССР. В числе проволочек можно назвать введенный летом 1928 г. новый порядок оформления справок финансовых органов об отсутствии налоговых недоимок, без которых не выдавался заграничный паспорт. Суть нового порядка заключалась в том, что справку мог получить гражданин, проживающий в данной местности не менее 3 лет. В противном случае требовалась справка с места прежнего жительства или телеграфный ответ финоргана на вопрос об отсутствии за данным лицом налоговой недоимочное™ "за счет лиц, отъезжающих за границу"24.
Особенно резко положение изменилось в 1928— 1929 гг., когда сталинский режим начал свой крестовый поход против крестьянства. Рассмотрение его последствий в немецкой деревне Сибири требует, однако, хотя бы краткого экскурса в историю ее формирования и предшествующего развития.

Большой террор
19
Немецкая деревня в Сибири в канун "чрезвычайщины"
Формирование немецких поселений в Сибири началось в 1880-е гг., когда вместе с мощным потоком за рубеж наметился поначалу тонкий ручеек из колонистов, пытавшихся найти удачу за Уралом. Здесь гораздо легче, чем в европейской части страны, можно было приобрести землю в собственность, но, главное, что здесь не столь строго соблюдался закон о всеобщей воинской обязанности, поскольку правительство, заинтересованное в быстрейшем заселении Сибири, смотрело сквозь пальцы на тех, кто хотел его обойти. Но основная масса немецких переселенцев появилась в Сибири во время реформы П.А.Столыпина, которую немцы бурно приветствовали, а самому реформатору еще при его жизни сооружали в поселках памятники. К 1914 г. в степях Прииртышья, в Кулундинской и Барабинской степях, отчасти в Минусинской котловине, проживало свыше 75 тыс. немецких поселян (примерно 75% их составляли меннони-ты), которые обрабатывали около 400 тыс. га земли25. В годы Первой Мировой войны немецкое население Сибири заметно пополнилось за счет выселенцев и беженцев из Прибалтики, Польши, Украины и Белоруссии, а главным образом, за счет волынских немцев, депортированных в восточные районы империи. Тогда же в Сибири появились военнопленные Германии и ее союзников, значительная часть которых, будучи освобождена из лагерей в результате февральской революции 1917 г., осела в городах и немецких колониях края. В результате доля немцев в общей массе населения Сибири, составлявшая по Первой Всероссийской переписи населения 1897 г. всего 0,07%, достигла к 1920 г. 1,3%.
Будучи наделены в Сибири государственной землей по душевой норме (15 дес), переселенцы добились к 1914 г. передела и образования "семейных участков", практически сохранявшихся в их руках и в годы НЭПа26. Часть земельного фонда, используемого ими, была куплена или арендована у офицеров Сибирского казачьего войска и у аборигенов, в частности, у казахов. Меннониты перенесли в Сибирь и традиционные для них формы землепользования. Здесь, как и в Новороссии, не было передельной общины, а ориентация на земельную собственность

20
Бепковец
нашла свое выражение в отрубной и хуторской формах хозяйствования.
Значительное количество земли, которым располагали немецкие крестьяне за Уралом, завезенный в Сибирь породистый молочный скот (знаменитая красная немецкая корова), отличные сильные лошади, впрягавшиеся в двух-и трехлемешный плуг (нагрузка при обработке земли на такую лошадь в среднем доходила до 7 га, в то время как средняя по Славгородскому округу, к примеру, —4,5 га27), хозяйственные традиции, выработанные предыдущими поколениями немецких аграриев на русской земле, опыт освоения степей — все это позволило им с поразительной быстротой наладить на новом месте быстро вставшее на ноги предпринимательское фермерское хозяйство. Сыграли известную роль капиталы, привезенные с собой частью колонистов, в особенности меннонитами. Меннонит-ские общины в соответствии с давней традицией всегда помогали встать на ноги переселявшимся на новое место единоверцам. Так, только общины Гальбштадтской (Мо-лочанской) и Гнаденфельдской (Богдановской) волостей Новороссии выдали 295 500 руб. безвозмездного пособия 540 переселившимся в Сибирь, а заем 20-ти обществам меннонитских переселенцев составил 372 тыс. руб.28 Удивительное трудолюбие и организованность, свойственные немецкому народу, пуританская религиозная этика также сыграли свою роль в превращении немецкой деревни в Сибири в одну из самых благополучных в материальном и нравственном отношениях.
Во время гражданской войны и неурожая 1923—1924 гг. она, как и все окружающие ее деревни, сильно пострадала. Обследование 1926 г. показало, что мощность немецкого хозяйства в Сибири по сравнению с 1914 г. уменьшилась на 60%29. И хотя в последующие десятилетия, в особенности после коллективизации, она так и не достигла этого довоенного уровня, все же за несколько лет НЭПа значительно окрепла и подтянулась к прежним своим показателям. ПоданнымСибкрайисполкома, к 1928 г. немцы обладали самым "культурным хозяйством", "заготовляли около 50% к площади паров и зяби, в то время как средняя" цифра по тому же Славгородскому округу составляла всего 8%, "посев производили почти исключительно чистосортными семенами", проводили "агроме-роприятия, способствовавшие повышению продуктивности скота и урожайности полей"30.

Большой террор
21
Чтобы зримо представить немецкую земледельческую колонию в Сибири, обратимся теперь к демографической статистике. По переписи 1926 г. в Сибири проживало 77 848 немцев, большинство их — около 72 тыс. — составляли крестьяне. По округам Сибирского края они распределялись так: в Славгородском округе —30 596, Омском — 29 528, Рубцовском — 1878, Барабинском — 1841, Минусинском—1434, Томском —872, Тарском — 745. Небольшие островки немецкого населения имели место в Каменском и Кузнецком округах. Самые крупные колонии сосредоточивались в Славгородском и Омском округах. В округах картина была такой: Славгородский округ: Славгородский район —9488 человек, Знаменский — 7437, Андреевский — 3220, Ново-Александровский— 3082, Благовещенский — 2953, Ключевский — 1023. В этих районах уже в 1926 г. были выделены немецкие национальные сельсоветы. В Ново-Александровском: Подсосновский (1.531 немец из 1547 жителей), Камыше-нский (980 из 1041); в Ключевском районе: Ананьевский (все 744 жителя); в Благовещенском: Гляденский (1089 из 1141). Славгородский район имел 8 немецких сельсоветов: Звонарев-Кутский (все 1112 жителей), Басловин-ский (все 587), Киргизский (все 1420), Кусакский (1036 из 1089), Гришевский (все 862), Степной (все 726), Уза-линский (все 623), Кановский (все 830). Чисто немецкими были 3 сельсовета в Андреевском районе: Александ-ро-Невский (все 583), Гофентальский (все 742), Розен-тальский (все 436). Практически полностью из немецких сельсоветов (9 из 10) состоял Знаменский район: Ново-Романовский (1059 из 1063), Маленький (1118 из 1120), Редко-Дубровский (1029 из 1123), Равнопольский (750 и 759), Никольский (762 из 765), Орловский (933 из 940), Дворский (711 из 714), Петровский (все 851), Чистов-ский (все 761). Только Розовский сельсовет имел смешанное население (400 немцев из 916 жителей).
Знаменский и Ново-Александровский районы составили основу образованного здесь в 1927 г. Немецкого района с 17 сельсоветами. После его выделения в округе оставалось еще 11 чисто немецких сельсоветов, 13 были смешанными. Всего в'Славгородском округе на это время было 6 тыс. немецких хозяйств, более 70% которых составляли хозяйства меннонитов31.
В Омском округе немецкое колонистское население сосредоточивалось в следующих районах: Сосновском —

22
Бепковец
9198 (сельсоветы: Приваленский (671 из 684), Цветно-польский (738 из 1283), Звонарев-Кутский (813 из 870), Зеленопольский (738 из 1283), Кручинский (830 из 1375), Сосновский (972 из 974), Новинский (849 из 851), Александровский (1664 из 1666), Поповский (1020 из 1632); Москаленковском — 3805 человек (сельсоветы: Екатери-новский (905 из 1128), Мариенфельдский (728 из 1256), Гальбштадтский (664 из 1083), Степковский (497 из 1396), Мироновский (457 из 759), Покровский (256 из 1876), Николаевский (103 из 2.105); Любинском —6.162 человека (сельсоветы: Астраханский (1335 из 1856), Помогаевский (533 из 774), Протопопский (804 из 1008), Ребровский (1207 из 1710), Пестроковский (404 из 979), Степанов-ский (562 из 2.842), Федоровский (303 из 459), Красногорский (93 из 246), Марияновский (143 из 1149), Щербаковский (140 из 1155); Исиль-Кульском —1895 человек (сельсоветы: Солнцевский (567 из 763), Пучковский (831 из 1261), Евсюковский (252 из 700), Исиль-Кульский (128 из 4353); Борисовском—1883 человека (сельсоветы: Красноярский (833 из 995), Ново-Скатовский (582 из 811), Михайловский (109 из 1545), Пекинский (224 из 1070); Одесском—1818 человек (сельсоветы: Побочин-ский (1282 из 1538), Пришибский (486 из 486); Бородинском—1534 человека (сельсоветы: Трусовский (636 из 1069), Осиновский (344 из 692), Максимовский (255 из 1358), Шпехтовский (145 из 1144); Ачаирском — 1015 человек (сельсоветы: Семеновский (534 из 941), Евтушин-ский (196 из 394). Остальное немецкое население распределялось небольшими группами еще в 5 районах Омского округа, в том числе Еланском, где имел место немецкий сельсовет —Хортицкий (394 из 581), Калачин-ском, Корниловском, Крестинском и Павлоградском. Общее число немецких поселков здесь равнялось 187. По религиозному признаку, согласно данным крайкома ВКП(б), на начало 1927 г., их население распределялось так: в лютеранских общинах ("сектах") состояло около 16 тыс. человек, католических—10 тыс., меннонитских (секты баптистов, штундистов, альянцев, евагенлистов, братьев во Христе и др.) —6 тыс. Их обслуживали 23 пастора и проповедника в 21 лютеранской и 12 католических церквах и молитвенных домах32.
Две крупные немецкие колонии находились в Рубцовском округе: Саратовка (520 колонистов) и Самарка (914 человек). Следом шел Барабинский округ, тоже с двумя

Большой террор
23
крупными колониями: в Купинском районе, где находились немецкие деревни Блуменфельд (Цветнополье), Орловка, Антоновка, Граничное, Красный Кут, Николаев-ка и хутор Нейфельд, и в Татарском, где в деревне Не-удачино и десяти хуторах (Березовке, Виже, Гибнера, Дика, Краснопольском, Клюевке, Левена, Лесовке, Тевса и Шредера) проживало 399 человек33.
В Минусинском округе перепись зафиксировала 1245 немцев-колонистов. Самыми крупными здесь были деревни Николаевка (693 человека) и Александрова (242) в Абаканском районе. В Минусинском районе 178 немцев проживало в селе Краснопольском Смирновского сельсовета, вместе с поляками, белорусами, украинцами и мордвой, а в Каратузском, вместе с эстонцами, 135 человек в деревне Нижняя Буланка. Сравнительно большая колония образовалась из волынских немцев в Болотнинском районе Томского округа, концентрировавшихся в двухъ местах: Юли-ановских и Бутырских хуторах (около 150 хозяйств). Наконец, необходимо указать еще одну из самых ранних в Сибири дореволюционных колоний в Екатерининском районе Тарского округа, насчитывавшую 707 человек (Кош-кульский сельсовет). Немецкие колонисты поселились здесь в 1898 г., распахали поляны в урманских лесах и раскорчевали их часть, добыв себе к середине 1920-х гг. около 500 дес. пахотной земли. Но главной отраслью хозяйства у них было животноводство, ибо урожайность хлебов хронически падала, и хлеб для пропитания приходилось покупать в соседних деревнях или на окружном базаре34. Позднее немецкие хутора Тарского округа были объединены в один национальный сельсовет —Федоровский. Они располагались в радиусе 36 км друг от друга: Федоровский, Литковский, Мариановский, Березовский, Александровский, Скарлинский, Вышновский и Романовский. К концу 1930 г. в них насчитывалось 178 хозяйств с 904 душами населения.
В разгар НЭПа в немецких колониях Сибири возникли многочисленные кооперативы для кредитования хозяйств и сбыта продукции. К середине 1920-х гг. только в Омском округе, который по признанию сибирских властей был "раем для кулаков и землевладельцев" и где сохранялась не только отрубная система землепользования в большинстве немецких сел, но и нелегальная "покупка и продажа земли"36, действовали отделения Всероссийского меннонитского сельскохозяйственного союза, объе

24
Белковец
динявшие 14 семенных-племенных товариществ, машинные и коневодческие кооперативы, 8 контрольных союзов. К 1927 г. число семенных и животноводческих кооперативов выросло до 26, появилось 11 маслодельных, 5 кредитных, 6 потребительских. Всего действовало 59 кооперативов, в том числе 17 в Москаленковском и 22 в Сос-новском районах36.
В Славгородском округе по степени кооперирования немцы также шли впереди окружающего населения. Здесь к началу 1927 г. существовало 47 объединений, в том числе 12 семенных, 12 поселковых, 5 машинных, 8 сельхозартелей, 6 ТОЗов, 4 коммуны37. Особенно полезной была деятельность меннонитских обществ. Они продавали по всей Сибири чистопородный молочный скот кра-снонемецкой породы, чистокровных свиней белой английской породы (йоркширов), кур элитных пород и высокосортный семенной материал.
В 1924—1925 гг. в меннонитских селах и хуторах было проведено обследование с целью выявления лучших пород скота, которые можно было использовать для племенной работы. Вот некоторые выдержки из его материалов.
Хутор Фрезе-Нейфельд в 8—10 верстах от станции Мо-скаленки Сиб. ж. д. Основан в 1806 г. поселенцем из Екатеринославской губ. Исаем Исаевичем Варкентином. В 1908 г. хутор был перекуплен выходцем из той же губ. Петром Петровичем Фрезе. Вместе с Корнеем Андреевичем Нейфельдом он привез в Сибирь 7 телок и 2 бычка краснонемецкой породы. С той поры их стадо выпустило с племенными целями, главным образом, по мен-нонитским селам, 40 голов и свыше 20 голов молодняка, по преимуществу бычков, сыграв тем самым "большую культурную роль" в истории молочного скотоводства Омского уезда. Во время осмотра стада 26.10.24 г. в нем было 28 голов крупного рогатого скота разного пола и возраста, в том числе несколько коров-рекордисток. "При осмотре стада... скот выглядел рослым, крепким, хорошо выхоженным, красивым, с большими молочными данными и вполне заслуживает того, чтобы быть культурным рассадником культурного скота высоких немецких кровей", — говорилось в описании, поместившем портреты владельцев хутора и лучших представительниц их молочного стада38.

Большой террор
25
Не хуже выглядел хутор Ивана Францевича Матиса, существовавший с 1900 г. в 12 верстах к западу от Омска. Матис, выходец из Бердянского уезда Таврической губ., привез с собой 6 коров-полукровок: немок-симменталок и 2 быков, которых он пытался скрещивать с коровами-сибирками. Теперь в его стаде 33 головы, в том числе бык, 17 дойных коров, 6 нетелей, 9 телок 1924 г. "Стадо содержится в полном порядке как в отношении помещения, так равно и в отношении ухода и кормления", — гласят выводы комиссии. Очень высока производительность: корова Венера 4-х телков, по подсчету владельца, дала молока около 300 пудов за лактацию. Помимо грубого корма коровы получают корнеплоды, отруби, жмых39.
Не оставали от омичей немцы Барабинского округа, где в 1927 г. оформилось 5 маслоартелей и 1 контрольный союз (в Неудачино)40. Вообще НЭП способствовал формированию крупных фермерских хозяйств, которые засевали по несколько сотен десятин земли, сдавая часть ее в аренду, держали по 5—6 наемных работников и платили до 2 тыс. рублей годового налога. Уже в эти годы в силу своего "общего экономического состояния" и "преимущества хозяйства немцев" колонии оказались лучше других сел снабжены тракторами. Так, в Немецком районе первые колхозы, обоществив их, получили тракторный парк в 18 единиц. Здесь уже в середине 1920-х гг. приходилось по 0,45 трактора на 100 га пашни, в то время как в целом по Славгородскому округу всего 0,2441.
К середине 1920-х гг. появились признаки возрождения национальной школы, разрушенной в годы гражданской войны. На общественные деньги немцы отремонтировали школьные здания, начали строить новые, как это делалось и ранее, стали брать на общественное содержание учителей, покупать топливо и учебники. В 1926 г. в Омском округе 51% детей в немецких селах посещали школу. Это немало, если учесть, что в округе было всего 75 национальных школ, и 40 из них принадлежали немцам. Советское государство в эти годы практически не участвовало в строительстве национальных школ. На нацменовские учреждения ОНО в том же Омском округе государство отпускало лишь 6% всей сметы наробраза, в то время как число национальных меньшинств составляло 35% всего населения42.

26
Бепковец
Слабее выглядел Славгородский округ, где только 39% немецких детей в 1926 г. сели за парты. Но и здесь немецкие школы составляли половину нацменовских школ (24 из 42), причем все они, как и ликпункты по борьбе с неграмотностью и избы-читальни, содержались за счет поселян. Однако процесс возрождения немецкой деревни, как и окружавших ее русских, украинских, белорусских, эстонских и других сел, был неожиданно прерван, когда сосредоточившее всю полноту власти в стране в своих руках сталинское руководство окончательно перешло к политике "классового" наступления на крестьянство. Уже первые санкции в отношении его зажиточной части, так называемых "кулаков", не могли не затронуть немецких поселян, в каком бы районе СССР они не проживали,— в бывшей Новороссии, в Поволжье, в Крыму или Сибири. Но хуже всего было там, где в силу разных причин местные власти действовали особенно рьяно. К таким регионам вполне может быть отнесен Сибирский край.
"Чрезвычайщина" в немецких колониях Сибири
В течение предыдущих двух столетий в Сибири сложилось высокотоварное зерновое производство, дававшее в предреволюционные годы ежегодно от 30 до 80 млн. пудов хлеба (главным образом пшеницы). Высокой товарностью отличалось и сибирское животноводство, в особенности молочное. В начале XX в. сибирское масло, как известно, буквально заполонило российский и мировой рынок. Доля его в экспорте России в 1906—1910 гг. составляла 91,9%43. В 1913 г. за границу было вывезено около 4,5 млн. пудов сибирского масла44, которое давало золота казне в 2,5 раза больше, чем вся сибирская золотопромышленность45. Это были главные показатели развития в Сибири предпринимательского капиталистического хозяйства, в котором гораздо более широко, чем в европейской России, применялся наемный труд и современные машины. Не случайно Ленин писал о сибирских крестьянах, что "это самые сытые крестьяне", крестьяне, "развращенные капитал из

Большой террор
27
мом"46. В результатах этих была и известная доля труда немецких колонистов.
Очевидно поэтому Сибирский край получал от советской власти повышенные задания по хлебозаготовкам, и в 1928—1929 гг. здесь было изъято 105,6 млн. пудов хлеба, что составило 20,5% всех заготовок зерна в СССР и 27,8% —в РСФСР47. Не случайно хлебозаготовки в общей политике классового наступления на крестьянство превратились для местных властей в своего рода самоцель, достижение которой оправдывало любые средства.
Немецкая деревня Сибири, сравнительно хорошо механизированная, имевшая разветвленную сеть перерабатывающих предприятий и кооперативов, дававшая значительную долю товарной продукции и посему рассматривавшаяся местной властью как "сплошь кулацкая", и стала одной из первых жертв начавшегося в 1928 г. классового похода на кулака. Резкое сокращение кредитов, поставок машин, высокие налоги на немецкие хозяйства (при одинаковой урожайности и доходности с русскими и украинскими), применявшие наемный труд или имевшие мельницы, крупорушки, масло —и шерстобойки, другие заведения по переработке сельскохозяйственной продукции, практиковавшие сдачу в аренду земли и т. п., обрушились на нее уже в 1928 г., когда партия в своей экономической политике стала все более ориентироваться на пресловутый классовый принцип. Тогда же начался разгром так называемых "кулацких лжекооперативов" и были уничтожены все упомянутые выше меннонитские и другие сельскохозяйственные общества, уже в 1927 г. переведенные в систему "Сельхозсоюза". Их признали "лжетовариществами" или "скрытыми кулацкими хозяйствами, через которые эксплуатировалось окружающее население".
В 1928 г. началась организация колхозов и совхозов и одновременно сгон зажиточных крестьян с земли, право первоочередного устройства на которых получил социалистический сектор. Большинство немецких хуторов, в том числе и те, о которых шла речь, прекратили свое существование. Под разными предлогами власти стали изымать земельные наделы и в поселках, где стали обустраиваться окружные организации Зернотрест, Овцевод, Скотовод и др. Особенно сильно были затронуты земли немецких крестьян в Ново-Омском районе (бывшем Сосновском), где на них разворачивались совхозы

28
Белковец
№ 22, 24 и др. Совхоз № 24 потребовал при этом "добровольного переселения" жителей поселков Герасимов-ка, Гауф, Мецлера и Кошкарева48.
Переселение носило характер обыкновенной экспроприации, ибо крестьяне теряли при этом все результаты своего многолетнего труда. Только в начале января 1930 г., когда началась "борьба с перегибами", Сибкрайком принял решение о выплате компенсаций крестьянским хозяйствам, выселяемых с земель, отводимых под совхозы Зернотреста. Но оно предусматривало выдачу таковой лишь бедняцким и середняцким хозяйствам и в размерах, "предусмотренных инструкцией" самого Зернотреста. Кулацким хозяйствам, естественно, никакой компенсации не полагалось. Стремясь закрепить на будущее этот порядок, открывавший новые возможности для злоупотреблений местным хозяйственникам, крайком вышел в ЦК ВКП(б) с инициативой— закрепить этот беззаконный акт "в советском порядке соответствующими законоположениями"49.
Злоупотреблений же было более чем достаточно. Так, прибирая к своим рукам землю немецких колонистов, совхозы скупали у них домашнюю утварь и провоцировали их выезд с насиженных мест. В поселке Мирные Долины Омского округа у крестьян была отнята земля уже приготовленная с осени к весеннему севу и отведена под посев неудобица. Все постройки, говорили при этом немцам, вы отдадите задаром, ибо все равно уедете50.
В результате была нарушена и стала сокращаться норма землеобеспечения хозяйств (с 5—7 га до 4), к тому же началось "выравнивание землепользования по едокам", что также ударило по зажиточным и средним крестьянам 5|.
Аналогичная акция "переселения" намечалась и на территории Немецкого района, где на площади в 13 500 га должен был развернуть свои мощности свиноводческий совхоз. Он задумывался как "база для племенного свиноводства" и "решения мясной проблемы" в районе, ради чего подлежали "расселению" 3 поселка "емкостью в 98 дворов, запроектированных в черту отвода"52. Только резкое неприятие этой идеи жителями района не позволило ее осуществить.
Но особым бедствием для немецкого села стали хлебозаготовительные кампании, когда после поездки Сталина по Западной Сибири в начале 1928 г. была вновь

Большой террор
29
реанимированы продразверстка, подворные обходы и обыски, закрытие базаров и задержка везущих хлеб в города крестьян. В телеграмме ЦК от 14 января 1928 г., посланной на места в связи с хлебозаготовительным кризисом, районы Урала и Западной Сибири были признаны вторыми по значению (после южных) в наверстывании плана. "Нажим здесь нужен отчаянный, так как это последний резерв",— говорилось в ней, —а хлебозаготовки — "крепость", которую нужно было взять во что бы то ни стало". В эти хлебные районы для осуществления "нажима" и выехали Молотов (Урал) и Сталин (Сибирь). Последний провел 18 января 1928 г. в Новосибирске специальное заседание бюро крайкома с представителями заготовительных и других организаций и выступил на закрытом бюро 20 января с речью. Затем с его участием состоялись кустовые совещания представителей партийных и советских организаций Барнаула, Бийска, Рубцовска, Славгорода и Омска. "Никаких отговорок и отступлений от плана допускать нельзя! Задание (в 60 млн. пудов) должно быть выполнено! Нужно нажать на это дело по-большевистки!"— таков был лейтмотив всех его выступлений53. "Нажим по-большевистки" —означал одно — насилие. "Петруху посадили, Ванюшку посадили, — могут и меня посадить. Нет уж, лучше я продам хлеб. С Советской властью нельзя не считаться", —такую "силовую аргументацию" необходимо было внедрить в сознание крестьян54.
Введение чрезвычайных мер сделало возможным привлечение к судебной ответственности с конфискацией имущества "злостных саботажников и спекулянтов". Таковыми объявлялись все лица, отказывавшиеся продавать хлеб по твердым государственным ценам (в 2—2,5 раза ниже рыночных). Особенно интенсивно эта статья применялась в Омском и Славгородском округах, где сразу же была нарушена "норма приговоров" (по 10 хозяйств на район, спущенная сверху) и конфискованы сотни тысяч пудов хлеба у подвергшихся судебному преследованию крестьян. Конфискации затронули не только "спекулянтов", но и всех, кто применял наемный труд, кто "эксплуатировал" своих односельчан с помощью сельхозмашин и перерабатывающих предприятий, мельниц, амбаров, маслобоек, кожевен, сепараторов и пр. И хотя поначалу инструкции краевых властей ориентировали местных функционеров на то, чтобы они не трогали при кон

30
Белковец
фискации сельхозорудия и скот, на практике изымались не только главные средства производства — плуги, молотилки, лошади и коровы, но и гвозди и керосин, мыло и мебель55.
К 1929 г. сибирские советские и партийные органы изобрели так называемый урало-сибирский метод хлебозаготовок, по которому 65% всего плана падало на кулацкие дворы. "Хлебные тройки", сотни уполномоченных — партийных и советских работников, многочисленные комиссии содействия хлебозаготовкам, составленные из "активистов", принялись выколачивать из крестьян повышенные задания, налагая штрафы, описывая и распродавая имущество, подвергая сопротивлявшихся пыткам, аресту и лишению свободы, а в некоторых случаях и расстрелу. Уже в ходе этой кампании тысячи крестьянских хозяйств, объявленных кулацкими, были оштрафованы пятикратным увеличением поставок, а сами "кулаки" осуждены судом и высланы за пределы прежнего местожительства.
С этого времени на селе стали активно насаждать осведомительную сеть. Специальное постановление Сибкрай-исполкома от 31 августа 1929 г. о проведении хлебозаготовок, предписав "принятие в нужных случаях мер физического воздействия включительно до применения в дело оружия" для "ликвидации возможных массовых эксцессов" во время заготовок, рекомендовало действовать и уже "испытанными" средствами, как-то: "разложение изнутри, дискредитация руководителей и подстрекателей волынок, выдержанное поведение" работников административных органов (то есть милиции), "взятие инициативы в свои руки" и т. п. Наряду с этим требовалось внедрение "осведомительной сети" для "наиболее полной и регулярной информации вышестоящих органов о состоянии деревни со стороны нижестоящих". Посему предполагалось позаботиться об "улучшении материального обеспечения работников адморганов в отношении снабжения их хлебом, квартирами (изъятыми, кстати сказать, у репресированных крестьян —Л. Б.), премированием и пр." и оградить актив деревни от кулаков "за данные им сведения о кулацкой активности, установить строгую конспирацию фамилий заявителей, решительно обеспечив вместе с этим защиту рабкоров, селькоров и других деревенских активистов от каких бы то ни было гонений за их рабкоровскую (!) деятельность"56.

Большой террор
31
При определении хлебозаготовительных заданий в немецких селах, как, собственно, и в окружающих их, цифры урожайности брались с потолка, как и сами задания. В расчет принимался лишь спускавшийся сверху план, а не реальные хозяйственные возможности деревни. Уже в 1928—1929 гг. при проведении хлебозаготовок не принимались в расчет собственные потребности хозяйств (семенной фонд, фураж для скота, потребительские запасы). Все выгребалось подчистую. Позднее власти признают, что "переоценили мощь" многих хозяйств, в которых после спуска дополнительных заданий и проведения обысков обнаруживалось вместо предполагавшихся сотен пудов спрятанного хлеба в лучшем случае десятки, а в худшем — 7—10 пудов57.
В Немецком районе, где хлебозаготовительный план 1929 г. был принят всего 29 поселками из 54, власти прибегли к его пятикратному пересмотру в отношении "кулачества", что привело к разорению считавшихся ранее состоятельными хозяйств. Здесь только "индивидуально обложенных" было 152 хозяйства и свыше 500 плативших сельхозналог с надбавкой 58. Здесь, как и в других районах Славгородского округа, было допущено "значительное число искривлений политики партии". Имели место "доведения плана до середняцких и бедняцких дворов" и его разверстка по этим дворам "в рабочем порядке" уполномоченными по хлебозаготовкам, продажа "середняцких хозяйств", подворные обыски летом 1929 г., когда у подозреваемых в сокрытии хлеба изымалось по 15—20 фунтов, описи имущества тех, кого можно было отнести к категории бедняков59. Так, среди "распроданных" в 1929 г. хозяйств значилось хозяйство "бедняка-партизана" Абрама Герцена из пос. Каратоль, "бедняка" Ивана Якуба из Камышенки, красноармейца Коопа из Дво-рского, чьи семейства были "выгнаны на улицу"60.
Аналогичная картина наблюдалась в немецких поселках Благовещенского, района, где индивидуальным налогом облагались все проповедники, независимо от принадлежности к той или иной социальной категории, в том числе и "бедные", а также все лица "за злостную несдачу излишков". В другом месте, в пос. Орлово, на одного из середняков навесили черную доску, заставили ходить по селу и кричать: "Я дурак, не сдал хлеба"61. В Омском округе "ксендзов раскулачивали до последней рясы, спрашивали сколько времени, а затем отбирали часы"62. При

32
Белковец
меры подобного произвола, характерные для всего региона, можно приводить еще и еще. Однако нас интересуют другие факты, позволяющие говорить об известной дискриминации немецких крестьян в ходе хлебозаготовок 1928—1929 гг. Они таковы: если и в целом по Слав-городскому округу сельхозналог в 1929 г. вырос по сравнению с 1928 г. на 65,8%, то по Немецкому району —на 77%, в том числе у кулаков на 139, а у середняков на 146%. Если в целом по Омскому округу количество индивидуально обложенных крестьян равнялось 2%, то по 4 немецким сельсоветам из 5 Сосновского района — 4%, по Москаленскому району эти цифры соответственно равнялись 2,2 и 4,5%. В последнем по первоначальным прикидкам несоответствие было еще большим: предполагалось подвергнуть индивидуальному обложению 418 хозяйств района (7%), из них 67, то есть 10,4% были немецкими. Подобное на деле произошло в целом ряде сел. В Новинке Сосновского района в списке индивидуально обложенных хозяйств 33 принадлежали немцам, что составляло 9,5% всех хозяйств сельсовета, в Александровке того же района —27 хозяйств или 9%, в Зеленопольском сельсовете — 25 хозяйств или 8,3%63. В Немецком районе ряд сельсоветов (Орловский, Дворский, Никольский и другие) не был освобожден от налога за прирост посевных площадей, как это имело место в других районах64. Заметим, кстати, что в той же Новинке из указанных 33 хозяйств во время выбивания дополнительного плана по хлебозаготовкам у 22 было описано имущество (они должны были поставить 12 705 пудов хлеба, но у них нашлось всего 961 пуд. "различных продуктов"), а у 4 конфисковано65.
Для проведения хлебозаготовок в немецкие села уже в это время стали направляться мобилизованные ЦК ВКП(б) члены партии из числа рабочих-немцев крупных партийных организаций, главным образом, Московской. В колониях они "зарабатывали" себе характеристики, которые играли немаловажную роль в их дальнейшей карьере партийно-советского работника. В 1928 г. в Рубцовском округе полтора месяца трудился московский "рабочий Миллер", который "классовую линию проводил правильно", оказался "идеологически тверд" и оставил после себя в деревне Верх-Камышенке "хорошо организованную общественную работу и бедняцко-батрацкий и середняцкий актив". Другой уполномоченный, "товарищ

Большой террор
33
Беккер", хотя и был признан "выдержанным партийцем" и "каких-либо уклонов за ним замечено не было", "в практической работе показал себя слабым, в особенности при проведении кратного обложения". У него не хватило решимости "организовать массы на выкачку излишков хлеба"66. И все же тот факт, что хозяйство немецких крестьян уничтожалось руками привлеченных к этому делу соплеменников, вряд ли может служить оправданием проводимой политики.
Немецкие крестьяне ответили на насилие в хлебозаготовках сокращением посевных площадей. В 1928— 1929 гг. по 4 немецким сельсоветам Сосновского района Омского округа это сокращение составило 7,9%, хотя в целом по району —4,8%, по 5 селениям Москаленков-ского района—11% (по району —5,3%). В немецких поселках Сосновского района посев сократился более чем на 1 тыс. десятин: в Александровке — на 430, Сосновке — 199, Круче —389. Соответственно шло сокращение тягловой силы67. Однако этот тревожный симптом не был замечен властями, озабоченными выполнением хлебозаготовительного плана.
"Чрезвычайщина" характерна не только экономическим насилием, к которому, чем далее, тем все более присоединялось политическое бесправие, когда тысячи "непослушных и непокорных крестьян" были объявлены "лишенцами". Избирательных прав в эти годы стали лишать всех индивидуально обложенных, членов их семей и членов семей осужденных. В немецких селах более половины лишенцев, своеобразных изгоев в обществе, составляли проповедники, учителя, выполнявшие проповедническую работу или служившие одновременно кистерами, другие служители культа — звонари, дирижеры хоров и т. п. Прав здесь лишали за "неподписание тракторных обязательств" (был такой заем), за неуплату алиментов, "за ветряную мельницу", за сепаратор в доме, за "явно кулацкую психологию", за няньку в многодетной семье, за батрака, нанятого во время уборки урожая... В этом деле царил полный беспредел, и любой секретарь партийной ячейки или ретивый уполномоченный из округа мог лишить прав каждого, чья физиономия им не понравилась. "В Дегтярке все сволочи и всех надо лишать",— заявлял, к примеру, секретарь партячейки по поводу немецкого села в Славгородском округе68. В Немецком районе в 1929 г. число лишенных прав достигло 705 хозяйств

34
Белковец
(свыше 22%, хотя, как правило, в других районах этот процент не должен был превышать 10)69. В Астраханском сельсовете Любинского района во время выборов 1929 г. было лишено прав 20 хозяйств, 15 из них — немецкие, 12 из 15 принадлежали руководителям религиозных общин.
Последнее обстоятельство означало конец передышки, отпущенной советской властью церкви в годы НЭПа, и начало нового после рубежа 1910—1920-х гг. витка репрессивной политики по отношению к религии и верующим. На смену рекомендованному XIII съездом партии в 1924 г. внимательному отношению к ним, призванному снять враждебные к советской власти настроения трудящегося населения, порожденные издевательством над религией и ее служителями, вновь пришла массированная атака на них и на религиозное мировоззрение.
В 1928 г. религиозные общины стали лишаться права осуществлять благотворительные функции, оказывать верующим медицинскую и иную помощь, защищать их интересы перед власть имущими и попали под бдительный надзор органов ОГПУ. Были запрещены все религиозные издания, в том числе журналы меннонитов "Унзер Блатт" и евагелических лютеран "Унзере Кирхе", многие пасторы были арестованы и осуждены за распространение "нелегальной" религиозной литературы, полученной ими от единоверческих организаций в Германии и других странах. В ноябре 1928 г. Центральный Совет Союза Безбожников СССР, своего рода карательного по отношению к церкви органа, обратился к низовым организациям с призывом: "антирелигиозная пропаганда среди национальностей должна по своим размерам и глубине догнать в течение 1928—1929 гг. антирелигиозную пропаганду среди русских". В связи с этим провозглашался лозунг, гласивший, что в стране не должно быть ни одной национальной школы, ни одной детской организации или учреждения, "в которых не проводилось бы антирелигиозной работы и в которых не существовало бы детского безбожного движения"70. С этого времени общество развернуло яростную борьбу с религиозным воспитанием, с религиозными праздниками и обычаями. "Мы организуем колхозы, — заявлял главный безбожник страны, руководитель Союза, Емельян Ярославский, — это значит, что мы должны покончить с церковью", разоблачить священников как "пособников и защитников кулака"71.

Большой террор
35
В апреле 1929 г. подоспело и постановление ЦК и СНК, которое ввело в действие систему наказаний за преподавание вероучения детям и подросткам, за религиозную и антисоветскую пропаганду. В нее входили тюрьма, принудительные работы, высылка и угроза смертной казни 72. Особенно нетерпимой для советской власти в условиях начавшегося раскулачивания и коллективизации стала евангелическая церковь —церковь кулаков. По немецким селам прокатились яростные антирождестве-нские кампании, из школ стали изыматься старые учителя. Только в Немецком районе в течение 1928—1929 гг. "за религиозный уклон в преподавании" было изгнано 15 учителей. В ответ на подобные действия властей общины прибегли к закрытию школ по решению общих собраний, резонно считая, что лучше быть совсем без школы, чем иметь антирелигиозную школу73.
Конфликт, естественно, закончился не в пользу верующих. С осени 1929 г. антирелигиозная работа в районе резко усилилась, был создан свой совет союза "Безбожник", а на местах, правда, пока еще в девяти поселках, организованы ячейки и кружки воинствующих безбожников. Партийное руководство района провело также конференцию союза, отправило 5 человек немцев на краевые курсы безбожников, была "заброшена на места соответствующая антирелигиозная литература"74. В ноябре по решению малого президиума Славгородского ОИКа началось расторжение договоров с религиозными общинами евангельских христиан и католиков на бесплатное пользование молитвенными домами. Тогда же два дома № 52 и 53 по ул. Тимирязева в Славгороде, принадлежащие этим общинам, перешли в муниципальный фонд Горсовета 75. Целям борьбы с религией служило и введение в августе этого же года удлиненной рабочей недели (5 дней рабочих, 1 день выходной), что привело к практической ликвидации воскресных церковных праздников и вызвало резкое недовольство немецкого населения.
"Крепко сидит в головах бог, — писал в своем письме в окружком секретарь Исиль-Кульского райкома партии. — Когда я в своем докладе (в немецком селе Моргенау — Л. Б.) довольно основательно лягал богов, то один пожилой немец отчаянным голосом сказал "пошалуста, не-трокайте пога, не надо трокать пога", видимо действительно стало не втерпеж". Полуторачасовой доклад секретаря, посвященный хозяйственному положению, задачам

36
Белковец
и дальнейшему пути развития сельского хозяйства, был встречен, по его признанию, "убийственным молчанием массы". "Чувствуется,— замечал он, — обособленность сектантская-национальная,... в задаваемых вопросах и большей части выступлений лейт-мотивом были жалобы на плохой урожай, высокий ЕСХН (единый сельхозналог — Л. Б.), самообложение, взыскание задолженности и т. д., короче говоря кулацки-зажиточный вопль, что "нет жизни, нет возможности развиваться", а отсюда вывод 1) либо идти в коллектив, определенно чтобы получить облегчение, кредиты и все подобное,... или 2) необходимо ехать в Америку..."76.
Так было в начале 1929 г. К концу его убеждение как метод антирелигиозной работы сменится в немецкой деревне двумя другими. Один —это, по меткой характеристике другого партийного функционера из крайкома, "арест или лишение права голоса за принадлежность к той или иной секте" и другой —это индивидуальное обложение, в том числе и за то, что "останавливаются на квартире проповедники или попы"77.
Вся эта борьба с религией не могла не сказаться на настроениях глубоко верующих немецких крестьян, не пожелавших вскоре терпеть надругательства над религиозным чувством и массовое беззаконие властей. Для немецких колонистов, принадлежащих к "чуждым конфессиям" и живших в иноязычной и инонациональной среде, церковь была не просто местом, где велось богослужение. Это было более широкое культурное явление, центр сосредоточения интеллектуальных сил, центр духовного общения. С церковью было связано просвещение, обучение и воспитание детей, призрение больных, убогих и сирот. Она протягивала руку помощи всем страждущим и одиноким, впавшим в бедность и вообще потерпевшим жизненное фиаско. В немецких колониях, представлявших собой достаточное замкнутые в конфессиональном отношении сообщества людей, каждый житель был в первую очередь членом религиозной общины. Быть вне конфессии считалось аморальным и вообще ненормальным с точки зрения человеческой психики делом. Это был нонсенс. Церковь определяла здесь весь образ жизни, ее уклад, ее ритм, времена года, праздники и будни. В жизни каждой семьи и отдельного человека были непременные вехи-обряды: крещение, конфирмация, венчание, погребение. Церковь принимала нового человека на зе

Большой террор
37
мле и провожала его в мир иной. Это были важные вехи, собиравшие и сплачивавшие семью в единое целое. Религиозные традиции, обычаи, культивировавшиеся веками, формировали высокую нравственность у членов общины, чувство коллективизма, сострадания и взаимовыручки, отличавшие немецких колонистов. Они делали сообщество иноземцев на русской земле народом, объединяя его вокруг своих пасторов.
Втягивание немецких общин в антирелигиозную борьбу и, в особенности, превращение национальной школы в место, из которого было не просто изъято преподавание вероучения, но в котором велась разнузданная антирелигиозная пропаганда, имело самые тяжелые последствия для сохранения национальной идентичности. Запрет на преподавание вероучения и введение взамен него марксистской идеологии принесли в жертву целое поколение учителей со старым мировоззрением, не устраивавших нового заказчика. Уничтожение учительства, начавшись в конце 1920-х гг., продолжалось в течение 1930-х гг. и завершилось полным запретом преподавания на родном языке в национальных школах в 1938 г. С конца 20-х гг. молодежь должна была расти в условиях абсолютного господства атеизма, насаждаемого сверху силовыми методами. Только семья, да и та под покровом строжайшей секретности, могла сберечь остатки религиозного воспитания. Правда, тогда ей помогали прямолинейные, доходящие до смешного, действия невежественных "активистов", пытавшихся внедрить в сознание людей новые воззрения. Приведу на сей счет любопытный факт, происшедший летом 1929 г. Проехав по Немецкому району, один из таких активистов, некто Д.А. Сон-дор, сообщал в Славгородский окружком ВЛКСМ: "В районном селе Гальбштадте общественной работы среди молодежи не ведется. В клубе молодежь устраивает ежедневно танцы. Необходимо заменить танцы вечерами вопросов и ответов, для чего избачу приобрести антирелигиозную викторину и политкарты". Никакой общественной работы не обнаружил проверяльщик и в Ново-Рома-новке, где уже была группа кандидатов в члены ВКП(б). Он рекомендовал комсомольской ячейке составить "план работы", проработать "вопрос о социалистическом соревновании, самокритике и походе за урожай"78.
Абсурдная в своей основе политика по отношению к крестьянству, ретиво проводившаяся в Сибири, стала воз

38
Белковец
можна, вероятно, еще потому, что поездка Сталина привела к почти полному обновлению партийных, советских и кооперативных кадров. По его требованию "за бездеятельность, преступно-халатное отношение к хлебозаготовкам", "троцкизм", "неправильное понимание партийной линии" и пр. уже в 1928 г. было снято только в 10 округах края 1370 советских и кооперативных работников НЭПовского времени, 612 из них были преданы суду. 2/3 их составляли председатели РИКов и более половины—председатели сельсоветов79. В Немецком районе за этот год было снято 38 секретарей и 14 (из 17) председателей сельсоветов, в Андреевском районе сменилось 79 низовых работников: 31 председатель и 48 секретарей. В Славгородском районе в кресле председателя РИКа побывало в течение 1929 г. 5 человек, снятых как "классово-чуждые элементы". Председателя сельсовета в немецком селе мог в это время снять с работы даже начальник районной милиции80. В особо пострадавшем от администрирования Славгородском округе с 1926 по 1929 гг. сменилось и 5 секретарей окружкома, самого высокого начальства, пока, наконец, в лице И.Г. Коно-нчука не было создано "более гибкое, четкое, крепкое, большевистское руководство, которое могло дать отпор мелкобуржуазным влияниям"81 и результаты деятельности которого нам еще предстоит описать.
Дело одного из таких, снятых за принадлежность к "классово-чуждым элементам", ошельмованного в прессе (в том числе в органе ЦБ Немецкой секции ЦК ВКП(б) "Дейтше Централ-Цейтунг") председателя Гальбштадт-ского сельсовета Брауна, весьма показательно. Он оказался "прикинувшимся бедняком", а как выяснилось, имел молотилку, веялку, первоклассный буккер, однолемешный плуг и тарантас, и ему, естественно, было не по пути с советской властью, занявшейся вплотную строительством "социализма". Центральная немецкая газета потребовала привлечения его к суду82.
Замена обладавших уже известной компетентностью людей работниками неопытными, не имевшими не только экономического и политического, но зачастую и никакого образования вообще, людьми невежественными, но преданными партии и желавшими выслужиться, сыграла важную роль в том, как быстро в Сибкрае были ликвидированы все достижения НЭПа, а сам он поставлен на грань экономической катастрофы.

Большой террор
39
Предвестники беды
Сибирское крестьянство ответило на насилие различными актами сопротивления (убийством активистов и отдельных представителей власти, поджогами имущества и пр.). Количество таких "контрреволюционных преступлений" в крае в 1929 г. увеличилось по сравнению с 1926— 1928 гг. в 8 раз. Основная их часть падает на 3 последних месяца года и связана с хлебозаготовительной кампанией. Согласно градации, принятой краевым судом, из 15 317 человек, осужденных за такие преступления к лишению свободы, 35% составляли те, кто вел "агитацию против советской власти", 30% — совершившие убийства "с контрреволюционными намерениями" и 25% —за поджоги общественного имущества83.
Однако такая форма протеста не была характерна для немецких крестьян. Из огромной суммы фактов такого рода, представленных в оперативных сводках учетно-осведомительного отдела ПП ОГПУ по Сибкраю за 1929 г., удалось извлечь всего один — убийство председателя комиссии по хлебозаготовкам Павла Цобеля жителями деревни Красновки Андреевского района Славгородского округа, случившееся 27 октября. Да и оно, судя по всему, произошло "по пьяному делу". Приехав в село для проведения собрания по заготовкам, Цобель забрел вечером в дом "середняка" Биберта, где, как утверждал документ, "на попойку" собрались "кулаки" А. и Г. Кирши, Д. Гарке, Я. и В. Зайбели и "батрак" С. Рудейман, уже судимый ранее "за кражу и хулиганство". Он-то и совершил акт насилия, провожая уполномоченного на квартиру. По этому делу четверо участников вечеринки подверглись аресту органами ОГПУ84.
В архивных документах сохранилось также упоминание о пожаре в пос. Гальбштадтском Исиль-Кульского района Омского округа, во время которого сгорели надворные постройки и скирды хлеба в хозяйстве некоего Р.Ф. Лика, "сельского активиста". Как выяснилось, перед Госстрахом, прося о возмещении убытков пострадавшему "на почве классовой мести", его интересы защищали сам Полномочный Представитель ОГПУ по Сибкраю Л.М. Заковский и заведующий секретной частью крайисполкома Бровкин86.
Но главной формой протеста немецких крестьян стали распродажи имущества и бегство из деревни, а также все более крепнувшее желание эмигрировать.

2 Л.П.Белковец Большой террор и судьбы немецкой деревни в Сибири


40
Белковец
У сибирских меннонитов эмигрантские настроения стали расти с 1926 г., когда началась кампания по реорганизации меннонитских сельскохозяйственных обществ и вовлечению их в систему государственной кооперации Сибсельсоюза. С этим был связан переход их на типовой устав сельхозкооперативов и так называемое "оздоровление" их хозяйственной работы, которая была расценена властями как "средство пополнения карманов верхушки". Да и вся деятельность меннонитских обществ, столь полезная для экономики Сибири, была признана "экономическим базисом" для развития внутри меннонитов "сектантского движения"86. Конечно, реорганизация была лишь предлогом для разгона союза. К этому времени прекратил уже свое существование "Союз потомков голландского происхождения" на Украине, на очереди был и "Всероссийский меннонитский сельскохозяйственный союз", тесные связи которого с единоверческими организациями за границей не устраивали советское правительство. Настойчивые действия властей, среди которых был запрет торговли потребительскими товарами, вызвали протест у членов меннонитских обществ и отъезд некоторой их части на Амур и в другие регионы страны, где они надеялись найти "иную советскую власть" или возможность эмигрировать. Усилился и легальный поток желающих выехать из страны. Согласно справок РИКа, в 1926—1927 гг. из Немецкого района на Алтае выехало 280 хозяйств, из них 160 на Амур, остальные на Кавказ, Украину и другие места, 39 из них получили разрешение выехать в Америку. С 1 октября 1927 г. по май 1928 г. из Славгородского округа выехало на Амур еще 182 хозяйства 87.
В Омском округе в 1927 г. в иностранный стол окрад-мотдела было подано 45 заявлений о визе для выезда в Канаду и США. Всем заявителям власти отказали. В 1928 г., после того как произошла ликвидация центрального правления меннонитского союза в Омске и менно-нитские общества, сломив сопротивление их членов, включили-таки "в общую сельскохозяйственную сеть", начался массовый отток их руководителей и активистов, получивших отказ на просьбу о выезде, в Москву. Омский окрамотдел в этом году из 103 заявлений удовлетворил только 8 88. Всего официальным путем, который уже был практически закрыт, с января 1927 по август 1929 г. из обоих округов удалось выехать 35 семьям 89.

Большой террор
41
Отъезд на Амур имел весьма определенную цель — дать возможность нелегального перехода через границу с Китаем. По данным ОГПУ, с февраля 1927 г. "до момента осложнения на Дальнем Востоке", то есть к маю 1929 г., в Китай, а оттуда в Канаду, удалось перебраться 175 семьям немецких крестьян из Омского и Славгород-ского округов. К осени 1929 г. еще 300 человек перешли через границу и ушли в Харбин. Здесь эмигранты-колонисты имели свой организационный центр, который помогал им выехать на американский континент. Положение эмигрантов в Китае было нелегким, они испытывали материальные лишения, а китайская сторона, относившаяся к ним весьма подозрительно, всячески затягивала их выезд в Америку невыдачей виз. В этих условиях спасали солидарность и дружная поддержка, которую оказывала немецким колонистам русская белая эмиграция, обосновавшаяся в Харбине, которая и в заграничной прессе подняла тревогу в связи с массовым бегством из СССР немецких крестьян90. Согласно данным германского консульсства и церковных попечительских учреждений Харбина, в течение 1929—1933 гг. этим нелегальным путем сумели воспользоваться 1500 сибирских беглецов, большинство которых попали через Индию и Африку в США, Парагвай и Бразилию91.
Весной 1928 г. в разгар "посевной кампании" движение за переселение в Америку и Парагвай развернулось среди немцев-католиков. Инициатором его был кистер Славгородской римско-католической церкви Цимер, по имени которого крайком ВКП(б) окрестил движение "ци-меровщиной". Как предполагало ОГПУ, Цимер имел связь с религиозным руководством в Москве и верхушкой мен-нонитского общества, собирал "нелегальные" собрания уполномоченных религиозных общин, составлял списки желающих эмигрировать. Им была выработана форма таких списков, разосланная всем близким ему "по религиозной работе" друзьям. По спискам взимались членские взносы от 20 коп. до 1 руб. На эти средства Цимер намеревался выехать в Новосибирск к германскому консулу, а если понадобится, то и в Москву, для разрешения вопроса об эмиграции. При этом им и его "приспешниками" широко использовалась информация, полученная от корреспондентов за рубежом, о возможности поселения в Америке. Им было известно, к примеру, что в Парагвае немецким колонистам отведен значительный земельный

42
Белковец
фонд (до 1,5 млн. га), что переселенцы освобождаются на 10 лет от всех налогов и от военной службы и что им гарантирована "свободная религиозная школа".
Среди участников движения циркулировали слухи о существовании договоренностей между американским и советским правительствами о переселении немцев в Америку и Парагвай. Согласно этим договоренностям переселенцы могли якобы оставить здесь свое имущество, которое будет оценено приезжающей в СССР американской правительственной комиссией и стоимость которого будет выплачена американским властям. Последние возвратят ее колонистам по прибытии на новое место жительства. Надежда на возможность выезда будировалсь и слухом о том, что Советский Союз готов выпустить немцев, в том числе и коммунистов, за рубеж, при условии погашения его полумиллионного долга Англии, в зачет которого Америка, освободив немцев, отпустит СССР машины.
Среди писем, ходивших среди колонистов, было, по сведениям ОГПУ, одно, полученное якобы из Германии. В нем между прочим говорилось о неизбежности новой войны между Германией и СССР и о том, что германское правительство тоже принимает меры к выезду немцев из Советского Союза. Заметим, что это обстоятельство уже тогда, в начале 1928 г., дало "полное основание" ОГПУ предполагать известную заинтересованность в судьбе немецких колонистов в Сибири германского консула в Новосибирске. Такое предположение подтверждалось еще и тем, что "зимою сего года консул имел большие аппетиты посетить немцев Славгородского округа".
Деятельность Цимера была признана неудавшейся "попыткой срыва увеличения посевных площадей и посев-кампании вообще" у немцев, выступлением против хлебозаготовок. В поезде, по пути в Москву, он был арестован ОГПУ92. Это не привело, однако, к ликвидации эмиграционных настроений, ибо действительной их причиной был, конечно, не Цимер, а, как вынужден был признать немецкий инструктор агитационно-пропагандисткого отдела (АПО) Сибкрайкома А.Шембергер, "неизбежные ошибки" и "ляпсусы", допущенные "при проведении самообложения, хлебозаготовок и реализации крестьянского займа". Оказывается, и при подписке на заем была допущена своеобразная дискриминация по отношению к немцам, которые жаловались "на непосильные суммы об

Большой террор
43
литаций", приходившихся по 23 руб. 70 коп. на хозяйство, в то время как в других селах —от 4 до 12 руб. Собранные немцами на нужды села средства самообложения, как выяснилось, РИКи изымали для покрытия в более отстающих поселках, в том числе русских и украинских, облигаций того же займа. "Везде давай,—заявляли немцы на собраниях, — потребобщество — пай давай, ма-слоартель —пай давай, ККОВ (краевое крестьянское общество взаимопомощи — Л.Б.)— гони пай, сельхозналог давай, хлеб давай, самообложение давай, облигации бери... Мы все отдадим, а сами уедем (аплодисменты, овация)"93.
Большинство тех, кто подавал заявления о выдаче заграничного паспорта, не удовлетворившись беспричинным отказом округа, продолжало обжаловать его в вышестоящие инстанции, вплоть до ОГПУ и ВЦИКа. С начала 1929 г. отказы в разрешении выезда, тоже без объяснения причин, потоком пошли из Москвы на места. В делах краевого адмотдела обнаружены десятки копий таких отказов, в которых фигурируют известные меннонитские фамилии Дики, Эппы, Ремпели, Фризены, Классены, Фальки, Левины, Эверты, Никели, Энсы, Унру, Дерксены и другие. К лету 1929 г. у части потенциальных эмигрантов возникла в связи с этим мысль о переселении на остров Сахалин, откуда, как они полагали, легче выехать в Японию, а затем в Америку. Японский консул в Харбине, поддерживающий российских эмигрантов, рекомендовал им также переселяться в Корею (на худой конец). Были посланы ходоки в Закавказье, в Азербайджан, чтобы разведать возможности выезда в Персию. Они вернулись оттуда ни с чем, хотя известная часть немецких колонистов сумела через Персию выехать в Германию94.
Фактическими руководителями развернувшегося с лета 1929 г. массового эмиграционного движения в немецких колониях Сибири ОГПУ считало проживаваших в Омском округе проповедника меннонитов, кандидата в духовные старшины, Геде и пастора евангелических лютеран Мер-ца. Оба действовали от имени находившейся в Канаде организации "Латинский Ферейн". По мнению ОГПУ, эта организация принимала деятельное участие в судьбе немецких эмигрантов и делала все возможное, чтобы "вырвать немцев из России". Геде ко всему прочему был известным садоводом и пользовался огромным авторитетом среди меннонитов. Он, как и Мерц, являлся посре

44
Белковец
дником в отношениях эмигрантов с "РУСКАПА", имел тесную связь с духовником Сахалина Винсом, участвовавшим в разработке "сахалинского варианта". Вместе с другими проповедниками из Омска, в том числе с Бергеном, Геде представлял правление меннообщества в Сибкрае и через него выходил на известного организатора эмиграции немцев из Южной Украины в 1922—1923 гг., пастора Янца, жившего в Америке. Пастор Мерц, как было известно ОГПУ, только для немцев Кручининского сельсовета подписал 40 удостоверений-характеристик, дававших право на получение кредита95.
В мае 1929 г. с мест пошли тревожные сигналы в крайком от наиболее бдительных начальников окрадмотде-лов. Так, из Рубцовска Трусевич сообщал о том, что у немцев, проживающих в округе, "выявилось желание эмигрировать в Германию и Канаду. В поселке Самарка Ло-ктевского района, —говорилось в послании,— немцы в количестве 172-х хозяйств приготовились к отъезду", большинство из них были середняки, хотел выехать даже один кандидат в члены ВКП(б). Шла усиленная рапрода-жа имущества за бесценок. Особой активностью отличались германские подданные: Ф.Д. и И.Д. Гайли, И.П. и П.И. Лейхнеры, П.К. Илинберген и др. Трусевичем было подмечено также эмиграционное настроение не только у всех немцев как Рубцовского округа и всех близлежащих немецких поселков Казахстана, но и у "русских кулаков", которые также "приготовляются с ними выехать за границу" 96.
Донесение Трусевича дополняла еще одна, весьма показательная информация из Рубцовска. В ней утверждалось, что все немцы — "индивидуалисты" и сектанты, религиозны до фанатизма, к коллективизации у них "никакого желания нет". "Расслоения среди населения нет абсолютно никакого и не чуствуется в дальнейшем, —утверждал документ,— отношение к проводимым мероприятиям советской власти —отрицательное". "Немцы говорят: пришел "Красный конь", и до прихода "Белого коня" надо ему подчиняться. Поэтому активно выполняют все повинности к назначенным срокам, помогая один другому". Автор, увы, не заметил явного противоречия в своих утверждениях, опровегнув собственный тезис об индивидуализме немецких поселян.
В начале августа ОГПУ всерьез забило тревогу, извещая партийные власти о том, что немцы расширяют ме

Большой террор
45
ры, направленные на эмиграцию, идет активное получение в сельсоветах справок об отсутствии налоговой задолженности, роде занятий и имущественном положении, необходимых для получения заграничных паспортов. Люди подвергают себя медицинскому освидетельствованию, "результаты которого вносятся в соответствующие бланки, присланные "РУСКАПА". (Только в одном Ребровском сельсовете Любинского района за 2 дня в мае было освидетельствовано 134 человека.) Многие срочно в официальном порядке оформляли свой брак, хотя имели уже нескольких детей и жили незарегистрированными добрый десяток лет. Обращалось внимание и на необходимость пресечения деятельности проповедников — активистов эмиграционного движения. Тот же Геде был охарактеризован в донесении ОГПУ как "явно антисоветский тип", ведущий среди колонистов "контрреволюционную работу"97.
Прислушавшись к сигналам с мест, обремененный просьбами о выезде ВЦИК принял 16 сентября 1929 г. постановление о полном прекращении выдачи разрешений на выезд за границу меннонитам и немцам, являющимся советскими гражданами и занимающимся сельским хозяйством. Местным органам власти было предложено "прекратить прием заявлений за границу означенным категориям граждан" "впредь до особого постановления центральных органов"98. Получив его, Сибкрайадмотел спустил распоряжение в 17 окружных АО и ПП ОГПУ "для неукоснительного исполнения". В разъяснении, посланном вослед и подписанном руководителем Национального отдела ВЦИКа П.Г.Смидовичем, говорилось об "усилении в последнее время стремления указанных категорий граждан к выезду из пределов Союза ССР". "Такое стремление,— пояснялось в нем, —в значительной степени обусловлено тем, что в момент обострения классовой борьбы в деревне и активизации при этом антисоветских и кулацких элементов" местные власти не уделили должного внимания "организации и защите интересов бедняцкой части", ее "культурному обслуживанию" и пр., а главное, допустили в ряде мест "грубые ошибки при хлебозаготовках", применив "усиленные репрессивные меры по отношению к таким хозяйствам меннонитов и немцев, кулацкий уклон которых не мог быть определенно установлен". В целях прекращения эмиграции они должны были теперь развернуть срочное разъяснение "трудово

46
Белковец
му населению" "нецелесообразности таковой эмиграции и вредности ее последствий с точки зрения хозяйственной деятельности и материального благосостояния эмигрирующих" ".
Но все распоряжения и разъяснения, носившие к тому же в значительной мере демагогический характер, уже не могли помешать процессу массового выезда немцев, принявшему к этому времени неуправляемый характер.
Московская эпопея немецких колонистов
Не получив разрешения выехать из страны, немецкие крестьяне, освободившись от имущества, распроданного за бесценок, группами потянулись в Москву, чтобы через "РУСКАПА", германских дипломатов и личное обращение к советскому правительству добиться возможности выезда из СССР. Летом 1929 г. три группы меннонитов, каждая по 25 семей, общей численностью около 300 человек, после непосредственного обращения к Председателю Верховного Совета СССР М.И. Калинину, получили после почти полугодового ожидания вожделенное разрешение. Списки двух из них удалось обнаружить в спецхране бывшего ЦГАОР (ныне ГАРФ) в Москве. В первой, получившей разрешение выехать 17 июня (всего 91 человек), за исключением двух семей, прибывших из Кубанской области и Артемовского округа Украины, сплошь сибиряки, во второй —тоже, кроме 3 семей-из Киргизии. Находим в них и имена упоминавшихся выше омских хуторян, и имена руководителей меннонитских обществ Сибири, в том числе Петра Борисовича Эппа, ожидавших этого решения с осени 1928 г.100 Эти группы были вывезены через Ленинград в Гамбург на пароходе "Алексей Рыков" в сентябре-октябре 1929 г.101
Известие об этом решении вызвало в немецких селах Сибири своего рода цепную реакцию. (То обстоятельство, что участниками разыгравшейся под Москвой драмы были, главным образом, "немецкие крестьяне из Сибири", подчеркивал в своих воспоминаниях сотрудник германского посольства в Москве Б. Руланд102.)Тысячи поселян, давно уже сидевшие на чемоданах, хлынули в Мое

Большой террор
47
кву. В октябре-ноябре массовый выезд их приобрел характер панического бегства. "Поток из тысяч лютеран и католиков, — писал бывший славгородский пастор Якоб Штах, — заполонил железную дорогу. Многим семьям пришлось по 5—6 дней сидеть на станциях в ожидании возможности выехать, потрясающие сцены разыгрывались при посадке и высадке из вагонов... В страшной сутолоке давили и теряли детей, отцы семейств возвращались, отставая от поездов, чтобы найти их... В вагонах на 60 человек ехало по 90—100, иные в течение нескольких суток стоя, пока где-либо освобождалось место; о сне в пути нечего было и думать"103.
Вскоре "американская лихорадка", как называл это движение руководитель немецкой секции Оренбургского окружкома ВКП(б) Шмидт в письме к Гебгардту, перекинулась и на оренбургских колонистов 104.
Москва негостеприимно встретила беглецов. Но их приютили хозяева летних дач вдоль Ярославской ж. д. в 10—30 км от Москвы. Были заселены все домики на станциях Пушкино, Свягино, Перловка, Лосиноостровск, Тарасовка, Джамгоровка, Клязьма, в которых, чтобы удешевить плату, ютилось иногда по несколько семей, иногда до 40 человек. Часть жилья была снята уже во время разведывательной поездки ходоков, часть через письма, по телеграфу, через приехавших первыми родственников и друзей, земляков. Учитывая квартирный ажиотаж, москвичи подняли плату за одну комнату в доме до 20— 60 руб. в месяц. Жилье снимали вперед, месяца на три, а то и на шесть, идя навстречу пожеланиям хозяев. Спали вповалку на полу, ели на чемоданах и ящиках, поставить стол было негде. Те, кто приехал раньше, успевали получить после прописки хлебную карточку, дававшую право на покупку продовольствия (мяса, рыбы, сахара, соли и мыла) в местных магазинах. Правда, чаще всего отоварить их было нечем, за продуктамкйэились в длинных очередях, возбуждая недовольство местного населения. Выручали домашние припасы —мука, сало, крупа. Но начавшаяся осень, холода, отсутствие в домах печей, всякой медицинской помощи, недостаток продовольствия и теплой одежды, антисанитария из-за огромной скученности людей усугубляли и без того незавидное положение беженцев 105. В середине ноября, когда их проблемами занялся Московский обком ВКП(б), последовало строгое распоряжение здравотделу "принять

48
Белковец
все меры к оказанию медицинской помощи заболевшим крестьянам", в особенности беременным женщинам и детям, заболевшим корью, к локализации эпидемии трахомы, египетской болезни глаз, занесенной в колонии во время гражданской войны различными бандами, которой было заражено почти 100% беженцев. Пушкинский и Мытищинский райкомы партии, получившие строгое внушение за "непридание политического значения факту скопления эмигрантов в своих пределах" (то есть за то, что попросту допустили их туда), обязывались начать с 18 ноября обслуживание их беднейшей части продуктами питания и хлебом ,06. Запомним эту дату — 18 ноября.
Появление в Москве огромного числа желающих выехать из СССР немцев (на 11 октября число семей достигло 900, к началу ноября общее число беженцев перевалило за 13 тыс.), буквально осадивших германское посольство, ставшее для них в условиях практически полного бессилия "РУСКАПА" последней надеждой, сильно осложнило его работу. Положение усугублялось тем обстоятельством, что события стали разворачиваться на фоне заметно ухудшившихся советско-германских отношений, вызванных кампанией борьбы против правой оппозиции внутри СССР и немецких "социал-фашистов" в Германии. К тому же еще в конце 1928 г. после кончины Брокдорфа посольство воглавил новый дипломат Герберт фон Дирксен, не столь хорошо, как прежний, знавший проблемы советских немцев и до конца ноября находившийся в отпуске в Германии. Но уже в конце августа, в самом начале массового движения, он, прозондировав почву в Берлине, пытался через своих сотрудников довести до сведения желающих выехать, что его страна ни в коем случае не сможет принять всех и что разрешение на выезд тысяч российских немцев вряд ли будет дано советской стороной. Тем не менее германское правительство принялось за обсуждение вопроса о возможном кредитовании переселения беженцев за океан и вступило в переговоры с советским правительством о разрешении выезда. В отсутствие фон Дирксена их вел советник посольства, временный поверенный в делах Ф. фон Твардовски. От советской стороны их осуществлял руководитель Второго Западного отдела Наркомата иностранных дел Борис Штейн.
Вопрос изучила и правительственная комиссия, которая преложила советскому руководству выпустить всех

Большой террор
49
беженцев, находящихся под Москвой или на пути к ней, за пределы страны. 19 октября германское посольство получило предложение, как можно скорее, не позднее конца октября, осуществить отправку эмигрантов. Было позволено сделать это без оформления виз, по спискам, составленным сотрудниками посольства, при условии, что вывоз будет осуществлен советскими транспортными организациями.
Принятию такого решения способствовала международная огласка, которую, после посещения 12 октября сотни вновь прибывших на ст. Клязьма семейств немецкими корреспондентами, получили события под Москвой. Теперь дело было за германским правительством. Однако слабый коалиционный кабинет Веймарской республики, состоящий в основном из представителей левых партий, испытывая огромные трудности, вызванные экономическим кризисом, наличием сотен тысяч собственных безработных, растущей нуждой крестьянства, не сумел изыскать 3 млн. рехсмарок, которые, как считал министр финансов Я. Куртиус, требовались для осуществления операции. Известное влияние на "левый" кабинет оказала, вероятно, и левая печать, в особенности орган КПГ "Роте Фане", публиковавший разоблачительные материалы на тему: "бедствия немцев в СССР —не что иное, как бессовестное надувательство"107. Правда, уже тогда германская общественность подозревала, что "Роте Фане" субсидируется полпредством СССР108.
Положение осложнилось еще и в связи с позицией канадского правительства, которое в конце октября через германского консула в Монреале известило германское правительство о том, что не сможет осуществить прием немецких крестьян из России ранее предстоящей весны. Канада требовала от Германии гарантий, что она возьмет на себя их содержание. В этих условиях 29 октября иностранное ведомство отдало своему посольству в Москве распоряжение прекратить дальнейшее оформление списков беженцев с визой на выезд. Узнав об этом, советские власти тотчас же прекратили подготовку дальнейших транспортов, а 2 ноября поставили перед Тва-рдовски на переговорах ультиматум: или беженцы незамедлительно вывозятся из страны, или они будут отправлены к прежним местам жительства 109.
Между тем, длившиеся в правительственных кругах Германии в течение всей первой половины ноября деба

50
Белковец
ты по проблеме российских немцев завершились ее положительным решением. Под влиянием общественности, развернувшей в прессе активную кампанию в поддержку беглецов, 18 ноября кабинет принял-таки решение о выделении 6 млн. марок для их приема. Сыграла роль инициатива рейхспрезидента Гинденбурга, который внес на это дело личный вклад в 200 тыс. марок. 26 ноября решение правительства было утверждено рейхстагом. Но было уже поздно. К этому времени большая часть беженцев, скопившихся под Москвой, была отправлена к местам их прежнего жительства, а 21 ноября советское правительство, обеспокоенное масштабами бегства и перспективой лишиться всего немецкого колонистского населения, официально отменило свое разрешение на выезд немцев из страны. Не помогли ни заявленный через Твардовски протест германского правительства, ни требование вернувшегося в Москву 23 ноября фон Дирксе-на выполнить ранее принятые договоренности в отношении всех ликвидировавших свое хозяйство эмигрантов.
Итак, как же реагировала на события советская сторона? Еще в начале сентября Немецкая секция ЦК во главе с Гебгардтом начала анализировать причины и вырабатывать меры по борьбе с эмиграционным движением, затронувшим не только Сибирь, но и Оренбуржье, Украину, Поволжье, Крым. Поставив на повестку дня вопрос о "перегибах" в политике местных властей по отношению к "среднему" крестьянству из немецкого национального меньшинства, о необходимости устранить недовольство немецкой деревни из-за признания ее "сплошь кулацкой", Гебгардт заговорил и об "антисоветском, контрреволюционном характере эмиграции". Он призвал бороться с ней "с помощью всех соответствующих властей", "самыми суровыми средствами пролетарской диктатуры". Главными виновниками бедствия объявлялись кулаки и проповедники —организаторы выезда. Их необходимо было подвергнуть "административному выселению", конфисковать имущество, передав его сельской бедноте, против отдельных кулаков организовать судебные процессы. "Необходимо также, — настаивал он, — дать указание ОГПУ произвести отдельные изъятия самых злостных организаторов эмиграционного движения, то есть отдельных кулаков, подрывающих этим движением мероприятия советской власти (по хлебозаготовкам, посевкампании и т. д.)"по.

Большой террор
51
В середине октября для агитационной работы среди беженцев в места их скопления было решено послать десант из 40 "немецких рабочих-коммунистов" и агитаторов, снабженных листовкой. Им надо было склонить колонистов к возвращению в родные места, "немедленно заворачивать назад всех прибывающих" и по мере необходимости сопровождать их в районы прежнего про: живания. Указания высших партийных органов нацеливали их на проведение всех мероприятий агитационного характера "по линии расслоения массы колонистов и изоляции кулацких групп"
Но усилия агитаторов оказались тщетными. Тогда к делу подключилось ОГПУ. Уже в начале ноября оно блокировало подходы к германскому посольству и прибегло к арестам всех, кто желал его посетить. В ночь с 15 на 16 ноября ОГПУ арестовало глав 500 семейств из самых дальних поселков, часть которых была вывезена в Москву и подвергнута допросам. Органы выясняли, кто является организатором их приезда, кто, прибыв первым, инспирировал вызов остальных. Выяснялась также причастность к событиям сотрудников германского посольства: как часто посещали они беженцев, какие обещания давали и пр.
После ознакомления с листовкой, в которой правительство призывало их вернуться в родные места и обещало простить вину за участие в контрреволюционной акции, ставшей следствием кулацкой пропаганды, всем арестованным предложили подписать бумагу о "добровольном" возвращении в свои села. Тем, кто подписывал, была обещана 500-рублевая ссуда для выкупа проданного имущества или приобретения всего необходимого в государственных магазинах, а также помощь хлебом и семенами. Отказавшиеся от подписей подверглись "внутрика-мерной обработке". Их держали по 3 часа в жарко, до 50—60 градусов натопленной камере с полом, раскаленным как сковорода, на котором нельзя было спокойно стоять и несколько секунд. Терявших сознание постовой, наблюдавший в дверное окно, приводил в чувство глотком воды.
Мучения тех, кто и после этой обработки отказывался от подписки, были продлены. Самых упорных (около 400 человек) спустя 5 дней вывезли на станцию в 20 км от Москвы и поместили в барак, откуда автору приведенных воспоминаний удалось бежать. Рассказ его о злоключениях приведен в книге Я. Штаха112.

52
Белковец
В ночь с 17 на 18 ноября (в этот день надо было взять на довольствие беднейшую часть беженцев) карательные органы начали акцию их насильственного выселения. Акции предшествовала докладная записка Гебгард-та в секретариат ЦК ВКП(б) от 17 ноября, в которой он охарактеризовал положение 15 тыс. скопившихся под Москвой немецких крестьян как "катастрофическое" и тре-бущее "немедленных мер по разгрузке". Катастрофическим признавалось санитарное положение в домах, пожарное состояние (установление печек в неприспособленных для этого помещениях). Отдельные деревни, по словам Гебгардта, как Свягино, Клязьма, Пушкино, Тарасовка, имели вид "сплошного лагеря беженцев". Особенно обострилась ситуация после арестов, когда, например, в Клязьме, мужчин, изолированных от женщин, заперли в здании сельсовета. Гебгардт обращал внимание руководства на тот факт, что аресты производятся без всякого учета социального состава беженцев, среди арестованных много середняков и бедняков, "что затрудняет агитационно-разъяснительную работу в направлении организации поездки обратно". Он доложил также, что вместе с мобилизованными для ведения агитационной работы 8-ю партийцами-немцами провел собрание в Клязьме для обсуждения создавшегося положения "ввиду невозможности выезда за границу", на котором вскрыл антисоветскую сущность выступления немецкого кулачества и духовенства, организовавших движение. Часть колеблющихся крестьян выразило согласие поехать обратно. Таких семей после ареста и обработки оказалось около 100113.
Таким образом, ночью 18 ноября тишину спящих поселков разрушил рев грузовых машин. Сопровождавшие их военные стали загружать в них детей и нехитрый скарб, а затем женщин, которым не оставалось выбора. Машины следовали на вокзал, где уже стояли наготове товарные вагоны без печей и освещения, в которые заталкивали людей, не обращая внимания на их протесты, на слезы и мольбы беременных женщин и детей. При необходимости в ход шли приклады т. Загрузив семьи, подвезли к вагонам и глав семей. В ЭТОТ день от станции отошли 8 первых составов, —4 были отправлены в Сибирь, 4 —на юг. В последующие дни доставка мужчин, проходивших "обработку", часто запаздывала, иногда до 3 дней, которые семьи пережидали в холодных закрытых

Большой террор
53
вагонах, перевозивших ранее скот. Имели место разъединение семей, отправка не в то место, куда надо и пр. К концу ноября самые населенные беженцами предместья Москвы были очищены от незадачливых переселенцев.
18 ноября последовали санкции в отношении "РУСКАПА", чья вербовочная переписка с немецкими крестьянами квалифицировалась как "явно правый уклон"115, а также других пароходных компаний, обслуживавших эмигрантов. Отныне им запрещалось субсидированное обеспечение переселенцев-немцев, а "НКВнуделам союзных республик, ОГПУ и другим заинтересованным ведомствам" указано на необходимость "приступить к немедленному роспуску и ликвидации всех организаций и обществ, способствующих эмиграции"116.
После серьезного внушения сверху в ноябре зашевелились и местные власти. 11 числа бюро Славгородско-го окружкома, обсудив положение в Немецком районе, приняло постановление о прекращении применения "репрессивных мер" в немецких поселках округа, сохранив их только в исключительных случаях "к явным злостным кулакам при непременном условии поддержки этих мер со стороны широкой бедняцкой и середняцкой общественности". Правда, при этом предписывалось и очищение низового аппарата от "чуждых элементов", и укрепление его "проверенными работниками". Было дано также указание ОГПУ усилить работу "в деле немедленного пресечения всякой деятельности организаторов эмиграционного движения, применяя к ним самые решительные меры", и контроля за состоянием в немецкой деревне, о котором следовало докладывать каждые 3 дня"117.
В Омском округе, согласно данным начальника КРО ОГПУ, еще до 15 ноября было арестовано 9 "агитаторов" в том числе 4 меннонитских проповедника, 4 кулака и
I середняк, намечалось к изъятию "в ближайшее время"
II человек. Кроме того, были приняты меры "к недопущению выездов из округа, путем невыдачи на станциях билетов", создании "летучих бригад", "проверки в поездах едущих и снятия и возвращения на место жительства эмигрирующих". Считая, однако, что одних карательных мер недостаточно, он предлагал принять "ряд срочных и решительных мер по партийной, советской и административной линии, как-то: категорически воспретить сельсоветам выдачу разного рода справок эмигрирующим на предмет получения загранпаспорта, не допускать рас

54
Белковец
продажи имущества, категорически воспретить покупку имущества у немцев всем организациям на селе..." Необходимо было также "снимать с базаров", как в городе, так и на селе "всех немецев, распродающих свое имущество с целью эмиграции, и водворять их на место жительства" 1,в.
В ноябре, а затем в декабре на заседаниях бюро Сиб-крайкома и президиума крайисполкома были заслушаны доклады с мест о состоянии эмиграционных дел, но размах движения и возможные его последствия для экономики края еще явно не были осознаны властями. О том свидетельствуют принятые постановления и бодрые тексты самих докладов. Так, секретарь Славгородской окружной организации ВКП(б) Конончук (то самое "более гибкое, крепкое большевисткое руководство"), жалуясь на отсутствие в его сельскохозяйственном округе рабочих кадров, на которые он мог бы опереться, еще достаточно бодро рапортовал 25 декабря 1929 г.: "Нажим на кулака в нынешнюю заготовительную кампанию, надо определенно сказать, мы сделали более решительный. Мы в этом году применили кратное обложение к 1600 кулацким хозяйствам, у нас за это время осуждено 960 хозяйств. За период хлебозаготовок у нас убежало из округа 1162 кулацких хозяйства. Это несомненно имеет отрицательные результаты и положительные. Положительность его заключается в том, что при проведении сплошной коллективизации нам меньше придется выселять кулаков на необжитые места, а отрицательность его заключается в том, что сбежавшие кулацкие хозяйства не выполнили плана и не выполнили своих обязательств по сельскохозяйственному налогу". Кроме того, в Немецком районе, который всегда шел впереди "в этом вопросе", не была проведена зяблевая вспашка. "Проведению более лучшего нажима,— говорилось далее в докладе,— содействовала присылка работников на хлебозаготовки из Крайкома и Наркомторга, которые оказали нам немалую помощь. Своими силами с этой задачей далеко не справились бы". Последняя фраза вызвала реплику секретаря крайкома В.И. Кузнецова: "Ты говори о других вопросах, хлебозаготовки мы как облупленные знаем".
Касаясь "других вопросов", и в том числе эмиграции немецких крестьян из округа, докладчик констатировал, что "цифры", представленные им в начале ноября, увеличились почти в 2 раза и выехало из округа теперь уже

Большой террор
55
1261 хозяйство. Правда, 800 уже "возвратилось" обратно и "еще едет 25 вагонов из Москвы". Была объявлена и главная причина этого "контрреволюционного движения", которое "направлялось и организовывалось главным образом из-за границы". "Что требуют немцы? — вопрошал тов. Конончук, — они требуют прежде всего, вернуть политику 26—27 (в черновике —25 —Л.Б.) годов, т.е. чтобы наша партия и Советская власть отказались от социалистического наступления на кулацкие элементы деревни. Они требуют осуществления лозунга Бухарина "обогащайтесь". Только при этом условии они считали, что можно оставаться в Советском Союзе".
В подтверждение этого вывода было приведено постановление общего собрания пос. Дворского в Немецком районе от 13 ноября. В нем говорилось следующее:
"Жизненный быт сельскохозяйственного хлебороба в СССР становится все труднее и труднее, государственные деньги, которые правительство требует от сельского индивидуального хозяйства в виде платежей, налогов, страховки, обязательства по контрактации посевов, самообложения и прочее взимаются по невыносимо высоким ставкам, что не дает хлеборобу надежды и упования на дальнейшее существование. Поля опустели, хозяйства оголели. Религиозные убеждения граждан и их вера в бога подавляются правительством антирелигиозной пропагандой, лишением права голоса служителей культов, вплоть до производства арестов руководящих лиц группы верующих. На поприще обучения наших детей в школе дело обстоит весьма плачевно, то отсутствует школьное здание, то недостает учителя, а где еще фигурирует и то и другое. Закрываются, не объясняя населению мотивы прекращения занятий. На основании приведенных нами переживаемых фактов единогласно постановили: оставить пределы СССР и выехать на новое жительство в Северную Америку. Председатель Дик, Секретарь Кремер""9.
Эмиграция немцев имела серьезные последствия для хозяйственного развития Славгородского округа. По данным Гебгардта из него выезжало 8124 человек или 25,6% немецкого населения, большинство которых составляли отнюдь не кулаки, а середняки (56,4%). Столько же, сколько выехавших, было и распроданных хозяйств, приго

56
Белковец
товившихся к выезду, но задержанных на месте "административными мерами и массовой работой"120. Даже по этим неполным данным видно, что в общей сложности здесь разорилось около половины немецких хозяйств. По данным же местных властей из более чем 5500 хозяйств к зиме 1929 г. Славгородский округ покинуло 1477, из них только 312 принадлежали кулакам, 529 были середняцкими и 638 (!) бедняцкими; ликвидировали свое имущество и приготовились к выезду еще 1100 хозяйств, из которых к лету 1930 г., при всех введенных ограничениях и запретах, выехало 63. Возвращено назад к концу декабря было 1200 хозяйств121. Однако и эти данные можно заподозрить в неполноте, ибо в документах обнаруживается еще одна цифра: число хозяйств, покинувших только Благовещенский, Знаменский, Славгородский и Андреевский районы (без Немецкого), достигло 2500. Основную часть беженцев составляли середняки, к категории кулацких в этом числе власти отнесли лишь 150 хозяйств.
В Славгородском районе, имевшем 29 поселков с 1512 хозяйствами (8% жителей их в 1929 г. были лишены прав), эмигрировало 358 и, распродавшись, 604 приготовилось к отъезду. Общее число разорившихся хозяйств, таким образом, составило 962 или более 63%. Менее половины выехавших (157) вернулось назад. Немецкие хозяйства в этом, как и других названных районах, практически лишились овец и свиней, осталась лишь 1/3 коров, 1/5 молодняка, менее 1/3 рабочих лошадей. К лету 1930 г. опустели и превратились в груду развалин дома хуторов Ямки и Ямки Два, Долиновки и других деревень.
Но более всех пострадал от эмиграции Немецкий район Алтая. Отъезд из него начался в мае-июне, когда снялись с места и выехали в Москву отдельные семьи. В июле-августе счет шел уже на десятки, в сентябре выехало 200 хозяйств, а к середине ноября общее число покинувших насиженные места достигло, по данным местных властей, склонных преуменьшать размеры бедствия, 977 хозяйств. Если учесть, что в районе насчитывалось чуть более 3 тыс. хозяйств, то оказывается, что (даже по этим данным) самоликвидировалась 1 /3, возвращенных же насчитали только 566122. Некоторые немецкие села здесь обезлюдели наполовину (Подсоснова — на 49%, Равнополье на 40%, Гришевка — на 43%, Редкая Дуброва—на 56%). "Почти поголовно" были поражены эмиграцией лютеранские поселки Марьяновка и Желтенький,

Большой террор
57
меннонитские поселки Саратовка, Кусак и другие. В некоторых немецких селах, многолюдных ранее, осталось по 5—6 хозяйств. На 1 января 1930 г. по сравнению с 1 января 1929 г. число хозяйств Немецкого района сократилось на 310, число жителей — на 2277 человек (из 3088 хозяйств осталось 2778, из 16 695 человек осталось 14 418),23.
Гораздо меньшие потери понесли районы Омского округа, откуда выехало в общей сложности 340 хозяйств, 121 было возвращено обратно. Здесь тоже опустели многочисленные хутора Звонаревкутского, Ямковского, Серебро-польского и др. сельсоветов Ново-Омского района. Из Пу-чковского сельсовета Исиль-Кульского района, 98% населения которого, насчитывавшего 1017 человек, составляли колонисты (83% их были меннонитами), с сентября 1929 г. по март 1930 г. выехало 35 хозяйств (всего 178 человек), из них 8 принадлежали германским подданным. В Солнцевском сельсовете, где к моменту подъема эмиграционной волны проживало 697 немцев (70% всего населения), 80% которых составляли меннониты, было 6 случаев эмиграции, 3 хозяйства удалось вернуть. Но и здесь, как и в других меннонитских поселках, большинство населения оказалось подготовленным к выезду и было остановлено "своевременно принятыми мерами". Не случайно и в Омском округе, не говоря уже о Славгородском, к началу 1930 г. произошло резкое сокращение поголовья рабочего и продуктивного скота, достигшее в зажиточных хозяйствах 50—80%124. Всего из Исиль-Кульского района бежало осенью 1929 г. 60 хозяйств, вернулось 44125.
В Астраханском сельсовете Любинского района пораженными эмиграцией оказались немецкие поселки Мас-ляновка и Смоляновка, откуда выехало 13 хозяйств во главе с двумя лишенными прав руководителями меннонитских общин (из 110), остальные почти все распродались, но выехать не успели. Эмиграционное настроение было столь общим, что, как гласит документ, даже школьная сторожиха, распродав свое достояние — 2 табуретки и 2 мешка картофеля, собралась уезжать126. Благодаря "своевременным мерам" был приостановлен отъезд жителей Самарки Рубцовского округа, уже упомянутой выше, всегда отличавшейся от окружающих русских деревень своей зажиточностью. На одно хозяйство в ней приходилось по 100 га посева, 21 голова крупного рогатого скота, а в "кулацких" — до 40 голов, что и объясняет

58
Белковец
поголовную готовность к выезду ее жителей. Они не пожелали, однако, мира с остановившими их отъезд 1929 г. властями, весной 1930 г. 50 хозяйств из 314 отказались от сева, а затем все же покинули Самарку, выехав в ближайшие совхозы, а также в Самарскую и Саратовскую области Поволжья127.
Эмиграция немцев 1929 г. и развернувшаяся в немецких колониях Сибири движение за нее, явившиеся результатом политики "чрезвычайщины", нанесли невосполнимый ущерб хозяйству колонистов. Они вызвали огромные общие потери скота, достигшие по отдельным районам 45—70%. Особенно безотрадная картина вырисовывается в Славгородском округе, сильнее всех пострадавшем от администрирования и его последствий. Ко всему прочему, цифры, приведенные ниже, свидетельствуют о значимости для округа и его экономики хозяйства немецких колонистов. Хотя потери в населении в результате эмиграции составили 6,7%, количество рабочих лошадей в нем сократилось на 54% (по данным на 20 декабря 1929 г.) и почти 59% поданным на 15 февраля 1930 г., коров —на 54%, молодняка рогатого скота — почти на 75%, овец —на 80%, свиней —на 75%. В Немецком районе, имевшем около 4600 рабочих лошадей свыше 4 лет, на 15 февраля осталось 1904 головы, из 5213 коров на 20 декабря осталось 2392128. В сентябре-октябре, когда эмиграционное движение достигло своего пика, породистый немецкий скот был распродан за бесценок (лошадь вместо обычных 100 руб. продавалсь на базаре всего за 3 руб.), забит на мясо и просто брошен на произвол судьбы. К гривам лошадей хозяева привязывали дощечку с надписью "бери, кому нужно" и отпускали на все четыре стороны. Особенно много лошадей было брошено на станциях железной дороги. А члены сельхозартели "Братство" пос. Антоновского в Немецком районе "вокруг стога соломы обвели веревку и привязали к ней оставшийся скот, лошадей и коров, а сами уехали"129.
Кроме скота был распродан и брошен весь сельскохозяйственный инвентарь, поэтому, как констатировала одна из комиссий, обследовавших Немецкий район, немцы не могли весной 1930 г. засеять без посторонней помощи даже минимум посевной площади (в 1929 г. для бедняцкого хозяйства он составлял 4,63, а для середняцкого—9,41 га)130.

Большой террор
59
Не случайно после поездки по району весной 1930 г. уполномоченный ВЦИК, заместитель наркома по просвещению В.А. Курц, к которому мы еще вернемся, писал: "Немецкий район представлял совершенно исключительное зрелище, напоминающее оступление большой армии при значительной потере скота. Повсюду на полях трупы лошадей, коров, телят, которые производят отталкивающее впечатление большого народного бедствия: села в значительной степени опустевшие, с разваливающимися или нежилыми домами, нигде не видно обычной для немецкого села жизни крестьянства". Главную причину хозяйственного разорения Курц видел в "перегибах и искривлениях", допущенных на местах при проведении мероприятий советской власти по коллективизации и раскулачиванию, спровоцировавших крестьянскую эмиграцию 131.
Когда первые известия об изгнании беженцев из Москвы дошли до Германии, в ней развернулась широкая акция по сбору средств для эмигрантов из СССР. Инициатива Гинденбурга нашла отклик у благотворительных организаций страны, у обществ, объединявших бывших российских немцев, которые создали комитет "Братья в нужде" ("Брюдер ин Нот"), координировавший работу. В акции принял участие германский Красный крест, заручившийся поддержкой Международного Красного креста, который предложил разного рода техническую помощь. Германская пресса уделила проблеме российских немцев пристальное внимание, развернув при этом яростную критику собственного правительства и нарисовав достаточно правдивую картину положения немцев в советской стране. Досталось и германскому послу в Москве фон Дирксену, чей затянувшийся отпуск во время, когда апеллировавшие к посольству крестьяне остро нуждались в его помощи, был объявлен свидетельством недостаточной ответственности и индифферентности посла132. Очевидно, имея в виду эту критику, Дирксен позднее, возвращаясь к этим событиям в своих мемуарах, возлагал всю ответственность за печальный исход марша в Москву и попытки избегнуть грозящей участи советскими немцами на кабинет министров133.
Справедливости ради надо отметить, что германские дипломаты в Москве делали все от них зависящее, чтобы помочь беженцам, и будировали свое правительство многочисленными телеграммами, настаивая на положи

60
Белковец
тельном решении проблем. Профессор О. Аухаген, осуществлявший непосредственную связь с их представителями, по словам другого мемуариста, "принимал крестьян из Сибири, заботился о том, чтобы они каждый день имели пищу"134. Данные ОГПУ свидетельствуют также, что "представитель германского посольства раздавал деньги" эмигрантам ,35. Именно он, посетив в августе-сентябре 1929 г. Сибирский край, где ему показали, очевидно, не самые худшие совхозы Новосибирского, Бийско-го и Барнаульского округов (в пораженные эмиграцией районы он допущен не был), своими статьями, опубликованными в германской прессе, разбудил немецкую общественность. Рисуя безвыходное положение немецких крестьян в СССР, он пытался склонить свое правительство к защите их интересов. В то же время, понимая всю пагубность складывавшейся ситуации, он делал все возможное, чтобы до поры до времени сдержать приток в Москву очередных партий беженцев, которые должны были дождаться принятия положительного решения о их выезде из страны.
Аухаген организовал и посещение предместий Москвы пятью германскими корреспондентами, растиражировавшими его призыв к немецкой общественности о помощи братьям в нужде. Каждые два дня он объезжал поселки и сообщал беженцам необходимую информацию, вселяя в них надежду на скорое избавление ,Э6.
Действия Аухагена вызвали естественное недовольство советских властей, давно собиравших на него досье. 3 ноября Наркомат иностранных дел запросил, в частности, сибирские власти о подробных сведениях, характеризующих его пребывание в Сибири ,37. В результате деятельность Аухагена, "при крайне отрицательном отношении к нему как центральных, так и местных властей"138, была признана вмешательством во внутренние дела СССР, а сам он объявлен персоной нон грата и выслан из страны. По словам Штейна, высказанным в беседе с Твардовски, Аухаген своими действиями "удерживал крестьян от вступления в колхоз и тем самым оказывал поддержку правой оппозиции против Сталина"139.
Во время переговоров германское посольство настаивало также на допуске к беженцам специальной комиссии канадских врачей, против чего резко возражал Геб-гардт, который полагал, что "она, несомненно, будет отбирать только здоровых, а больных и нетрудоспобных

Большой террор
61
оставлять в СССР"140 (очевидно, именно так поступил бы он сам).
Участие в судьбе немецких крестьян из Сибири принял и германский консул в Новосибирске Гросскопф, который в разгар эмиграционного движения находился в Москве, неоднократно посещал своих земляков в местах их скопления и, несмотря на запрещение выезда, обнадеживал их в том, что Германия сделает все возможное и к весне они выедут из СССР 141. Вернувшись в конце ноября из Москвы, он известил крайисполком о том, что 5 декабря выезжает в Славгородский округ и намерен посетить центр Немецкого района —село Гальбштадт, а также коммуну "Третий Интернационал". По прибытии в Славгород он обратился в исполком с просьбой предоставить ему цифровые данные о выбывших и вернувшихся из Москвы немецких колонистах с указанием их социального состава и процента лишенцев. В связи с этим местные власти запросили крайисполком, и он дал телеграфное распоряжение Славгороду "сообщить консулу приблизительные цифры выбывших и вернувшихся из Москвы немцев-колонистов в сторону уменьшения сведений о размерах эмиграционного движения, по социальному составу в сторону увеличения цифр кулаков и в сторону основательного уменьшения прочих прослоек, охваченных движением. В отношении же процента лишенцев дать сведения в сторону некоторого уменьшения".
Поскольку консула интересовал также вопрос о том, через какие организации лучше субсидировать разорившиеся хозяйства из собранных за границей средств, избегая классового подразделения нуждающихся, было предложено сообщить ему, что "этот вопрос вне компетенции окружных органов". В документе выражалась уверенность, что "мы справимся своими силами", а по поводу помощи эмигрантам-лишенцам "дано указание ответить Гросскопфу, что Соввласть в своих мероприятиях соблюдает классовый принцип и последним только лишь будет оказано содействие в возвращении им брошенного имущества, по расторжению кабальных сделок и т. п." Показательно, что автором цитированного документа, дававшего указания от лица крайисполкома славгородским властям, был заместитель ПП ОГПУ по Сибкраю Гарин ul.
В дополнительной сводке "Об эмиграционном движении в немецких колоних Сибкрая по состоянию на 1 января 1930 г." за подписью самого Заковского сообща

62
Белковец
лись подробности о поездке консула, так и не сумевшего добиться успеха "с протаскиванием вопроса о помощи". Он посетил близлежащие к Славгороду немецкие поселки Орлово, Ново-Романовку и коммуну им. Калинина в Немецком районе, Александровское, коммуны "Третий Интернационал" и им. Карла Маркса в Андреевском районе. Консул заходил в дома, интересуясь тем, какая помощь оказывается нуждающимся, каково медобслужива-ние, зарплата коммунаров и т. п. Консула сопровождал председатель окрисполкома Савельев, "ввиду чего все разговоры с немцами, безусловно, не носили ничего антисоветского". За время пребывания консула в Славго-роде было установлено и взято на заметку "значительное количество посетителей в гостиницу, желавших говорить по поводу выезда".
Приводился в сводке и текст телеграммы, посланной консулом в посольство, с предоставленными ему ложными цифрами (выехавших 806 и вернувшихся 700 хозяйств) и известием о том, что вернувшиеся, общим числом около 4 тыс. человек, "нашли пристанища по месту жительства", что "питание и снабжение семей обеспечено" и что "смертные случаи и заболевания минимальные". Но кроме телеграммы, которая, как справедливо подозревали местные власти, была послана для усыпления их бдительности, консул срочно отправил в Москву отчет о настоящем положении дел, содержание которого осталось неизвестным ОГПУ143.
Известно также, что консул Гросскопф намеревался посетить и немецкие районы Омского округа, имея в виду официально провозглашенную цель —обследование состояния немецкого населения и проведение работы по предупреждению эмиграции 144. Зная о том, как бдительно его опекает ОГПУ, Гросскопф, горячо сочувствовавший колонистам, был вынужден также опубликовать в местной немецкой газете "Дер Ландманн" заметку о том, что он не в состоянии оказать никакой реальной поддержки всем желающим эмигрировать из СССР. Шембер-гер, ставший к этому времени (на очень короткий, кстати, срок) секретарем Немецкого райкома партии, расценил этот шаг консула как ширму, которая прикрывала его участие в судьбе немецких крестьян. В газете он публикует одно, а на деле, — заявлял партийный секретарь, — "ведет прямую агитацию за подготовку к выезду за границу путем связи с отдельными личностями в районе"145.

Большой террор
63
Очевидно, германский консул прибегнул и к крайней мере в защите интересов отдельных колонистов — выдаче им национальных германских паспортов, которые могли обеспечивать беспрепятственный выезд за границу. Этим объясняется последовавшее в конце января 1930 г. разъяснение руководства Сибкрайадмотдела и ПП ОГПУ местным органам об отношении к такого рода фактам. Разъяснение со всей определенностью констатировало, что немецкие колонисты "во всей своей массе являются подданными СССР и должны рассматриваться как таковые во всех отношениях". Поэтому они могут получать иностранные паспорта только после выхода из советского гражданства. Таким образом, утверждалось в документе, "выдача германским консульством немецких национальных паспортов немецким колонистам, без выхода предварительно таковых из совгражданства, отнюдь не лишает их советского подданства. Они, оставаясь советскими гражданами, приобретают лишь и подданство иностранного государства. В таком случае они могут и должны рассматриваться со всеми прочими советскими подданными, без учета их иностранного подданства". В соответствии с этим распоряжением, "германскими подданными" могли быть признаны лишь те немецкие колонисты, которые имели возможность документально удостоверить состояние в германском подданстве еще с начала соввласти до сего времени беспрерывно". Во всех остальных случаях, если принятие германского подданства состоялось без оформления выхода из советского, иностранные паспорта, выданные консулами, не должны были приниматься во внимание. В случае их предъявления местные органы обязывались произвести "подробное дознание", фиксируя, главным образом, время их прибытия на территорию СССР "до советизации" и проживание после выхода из советского гражданства, а также номер, дату и место выдачи германского национального паспорта. Все эти данные требовались для передачи органам ОГПУ на местах "для срочного направления по назначению" 146.
Решительные действия немецкой общественности и твердая позиция германского правительства, которую отстаивал вступивший в переговоры с советским руководством фон Дирксен, заставили все же последнее пойти на известный компромисс. 25 ноября заместитель наркома по иностранным делам М.М. Литвинов сообщил

64
Белковец
Дирксену решение Совнаркома о выдаче разрешения на выезд тем из бывших немецких колонистов, кто еще оставался в Москве. Вопрос посла о том, не будут ли преследоваться вернувшиеся к прежним местам жительства, остался, однако, без ответа.
В конце ноября — начале декабря состоялась отправка 5886 человек в Германию. Большинство их (4100) составляли меннониты. Пройдя через пересыльные лагеря, где некоторые эмигранты схоронили с таким трудом, ослабленных от недоедания и болезней детей, они выехали затем на американский континент. На собранные средства была оплачена дорога и организованы поселения в Бразилии и Парагвае. Главная улица одного из них, Филадельфии в Парагвае, получила имя президента Гин-денбурга, а имя профессора Аухагена носит немецкое поселение в Бразилии и?.
Московская эпопея немецких колонистов имела широкий международный резонанс. К общему хору голосов, осуждавших политику советского руководства, присоединил свой голос Генеральный Секретарь по делам национальностей при Лиге Наций. По этому поводу Гебгардт писал в январе 1930 г.: "Несмотря на явное различие в положении национальных меньшинств в СССР и в буржуазных государствах, у Генерального Секретаря... и у германской буржуазной печати хватает нахальства распространять сведения о якобы допущенных притеснениях немецких крестьян в Советском Союзе... На эту вылазку классового врага основная масса немецких крестьян дала достаточно ясный ответ: она приступила к массовой организации коллективных хозяйств и ликвидации кулачества как класса в рамках сплошной коллективизации". Отметив все же "некоторое отставание немецких сел" в этом деле от русских и украинских, он заметил, что причина "лежит отчасти в собственническом мировоззрении, которым особенно отличается немецкий крестьянин-середняк", в том также, что созданные в последнее время колхозы по своей технической базе, по недостаточной товарности и недостаточному ведению сельского хозяйства (мягко говоря) "не могут служить примером для окружающего немецкого населения". Отмечалась и роль пресловутых "перегибов", того обстоятельства, что на местах немецкую деревню рассматривают как "сплошь кулацкую"148.
2 февраля 1930 г. Папа Пий XI обратился с письмом к генеральному викарию в Риме кардиналу Помпили, в ко

Большой террор
65
тором писал о начавшейся в СССР широкой кампании гонений на верующих и призвал христианский мир к действию во имя спасения цивилизации от безбожия. Европейские страны не должны были признавать СССР до тех пор, пока он не предоставит своим гражданам обещанной свободы совести. Письмо было опубликовано в органе Ватикана "Оссерваторо Романо" 8 февраля 1930 г. и перепечатано прессой практически всех стран Европы и Америки. Во многих городах прошли собрания и моле-бствования в защиту угнетаемых в Советском Союзе верующих, проведенные главами католических церквей и архиепископами. 19 февраля Конгресс США принял резолюцию, обвинявшую советское правительство в организации гонений на верующих, а внесший ее на обсуждение член палаты представителей от штата Нью-Йорк Фиш потребовал, чтобы Конгресс декларировал готовность объединиться с другими нациями мира в усилии убедить советское руководство положить конец преследованиям религии. Речь шла о необходимости разрыва дипломатических и экономических отношений со сталинским режимом.
Германский посол в Ватикане Берген сообщил иностранному ведомству, что это письмо означает не только решительный поворот в отношениях между Ватиканом и Советским Союзом, но одновременно и важный шаг в борьбе цивилизованных народов против большевизма. 10 марта состоялись демонстрации немецких католиков против антирелигиозной политики СССР в Мюнхене и Кельне. На них были приняты телеграммы протеста, направленные в адрес министерства иностранных дел и правительства Германии, которые должны были потребовать от советского правительства гарантий соблюдения трех основных принципов в своей религиозной политике: свободы совести, свободы религиозных отправлений и свободы владения церковным имуществом. Аналогичные акции протеста были проведены и евангелическими христианами. В своем ответе на многочисленные телеграмы подобного содержания иностранное ведомство пообещало сделать все возможное, что не может быть квалифицировано как вмешательство во внутренние дела СССР149. О том, как будет выполнено это обещание, речь впереди.
Советское правительство, в свою очередь, расценило письмо Папы как призыв к "крестовому походу" против

66
Белковец
страны советов с целью разжечь антисоветскую кампанию и сорвать "социалистическую реконструкцию народного хозяйства в СССР". В ответ на действия международной общественности по городам СССР "прокатились" по единому, спущенному сверху сценарию, митинги протеста и демонстрации под лозунгом "Наш ответ Папе Римскому", на которых шел сбор средств на постройку самолетов. Отпор "идеологическому наступлению Запада", за которым ожидалось и наступление военное, дали 1 марта 1930 г. "Известия". "Бешеная кампания против СССР, — говорилось в передовой статье, — разжигаемая мракобесами, попами и реакционерами, твердолобыми фашистами, социал-демократами и продажной прессой всех стран, имеет непосредственной целью обработку мирового общественного мнения с целью подготовки вооруженной интервенции" ,5°.
Судьба возвращенных назад крестьян была трагична. О ней пойдет наш дальнейший рассказ.

Глава вторая.
БОРЬБА С ЭМИГРАЦИЕЙ. 1930 ГОД
Немецкая проблема в СССР, получившая неприятный для него международный резонанс, вызвала в целом адекватную реакцию советского руководства. Ее решению посвящались директивы ЦК ВКП(б) от 12 апреля и 26 октября 1929 г., постановление ноябрьского пленума ЦК и президиума Совета национальностей при ЦИКе СССР, постановление ЦК от 6 декабря 1930 г., предложившие местным органам проведение ряда конкретных мер с целью преодоления эмиграционного движения немецких крестьян и создания условий, способствующих хозяйственному и культурному подъему немецких районов и поселений1.
Выполняя эти решения, Сибкрайисполком сформировал комиссию по водворению пытавшихся эмигрировать крестьян на места их прежнего жительства и оказания помощи разорившимся середнякам и беднякам. В течение 1930 г. местные органы власти разработали также целый ряд решений о мерах по ликвидации последствий эмиграционного движения в немецких селах. Учитывая тот факт, что до сих пор, как это констатировал Гебгардт, не удалось расчленить немецкую деревню на бедноту, середняков и кулаков, а посему мероприятия советских властей "не встречают там ни малейшей поддержки со стороны бедноты и середняков", был сделан вывод о неготовности немецких сел к сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Советским и партийным органам в связи в этим предстояло "проделать громадную массовую работу, помочь почти не начавшемуся еще расслоению деревни"2. Эту цель и преследовали принимаемые меры. Необходимо было освободить часть населения, пострадавшего от эмиграции (бедняков), от единого сельхозналога, предоставить

68
Бепковец
льготы середнякам, рассматривая их в качестве "жертв кулацкой агитации".
Приведу одно из таких решений бюро Сибкрайкома ВКП(б) от 5 января 1930 г. в связи с докладом "О состоянии и работе Славгородского окружкома ВКП(б)", которым делалось серьезное внушение славгородским властям. В нем, как обычно, отмечалась явная недооценка окружкомом "работы среди немцев" ("слабое воспитательное воздействие", "отсутствие организации бедняц-ко-батрацкой массы для борьбы с кулачеством", "отсутствие союза с середняком", наличие в отношении к нему "ряда грубых нарушений политики партии" — в хлебозаготовках, сельхозналоге и пр.). Результат недоработки налицо —кулак, взяв инициативу в свои руки, создал "настроения против коллективизации", против социалистического наступления на буржуазные элементы деревни, возбудил желание эмигрировать. Решение обязывало окружком "наметить и провести ряд практических мероприятий по поднятию политического массового уровня национального батрачества и бедноты, немедленно исправить допущенные ошибки налоговой и хлебозаготовительной работы по отношению к середняку в национальных и особенно немецких районах". Разорившимся в связи с эмиграцией бедняцким и середняцким хозяйствам требовалось "оказать немедленную помощь" для их восстановления. Однако делать это было необходимо не ради них самих, а ради "организации образцовых колхозных хозяйств", решительно устранив при этом "методы административного нажима в строительстве колхозов"3.
"Немедленная помощь" заключалась в организации возврата утраченного имущества, в выдаче продовольственной ссуды (беспроцентной для бедняков-батраков, семей красноармейцев, вдов, инвалидов и сирот, с начислением 3% маломощным середнякам, а более мощным из них — 6% с пуда при возврате ее осенью из нового урожая) в виде 20 фунтов на едока зерном или мукой. Беднякам и середнякам, в особенности если они входили в колхоз, предоставлялись также безденежная семенная ссуда, денежные кредиты для покупки рабочего и продуктивного скота. Надо было пересмотреть решения об изъятии под совхозы земель, принадлежащих немецким общинам, выделить тракторы и комбайны (сверх нормы) для колхозов Немецкого района. Заметим сразу, что как эти, так и другие практические меры, касались

Большой террор
69
только жителей Немецкого района, в то время как пострадавших от эмиграции немцев было достаточно и в других районах края. Так, ни продовольственной, ни другой хозяйственной помощи, за исключением возврата части имущества, не было отпущено немцам Омского округа. К тому же при получении хлебного пайка требовалось дать подписку о том, что попытка эмиграции никогда не будет повторена4.
Анализ причин эмиграционного движения
В течение зимы и весны 1930 г. немецкие села в Сибири наводнили многочисленные комиссии (всего их было 8) и уполномоченные разных рангов с целью обследования состояния немецкого населения и принятия конкретных мер для искоренения эмиграционных настроений. Они должны были дать ответ на вопрос: почему немцы бегут из СССР и что надо делать, чтобы это бегство остановить?
Все комиссии разных уровней, обследовавшие районы компактного проживания немцев в Сибири, выявили удивительную черту, которая никак не укладывалась в их представления о социальной розни и классовой дифференциации, которые согласно руководящему учению должны были иметь место в деревне. Выяснилось, что самыми активными участниками оказались те категории, которые по разным критериям были отнесены властями к середнякам и беднякам. На бедняцкой конференции в Немецком районе в ноябре 192S г. из 106 делегатов за резолюцию, одобрявшую политику партии в деревне, в первый раз голосовало 35 человек, во второй, после долгой разъяснительной работы, —54. Резолюция против эмиграции голосовалась 3 раза и собрала всего 24 голоса. На аналогичной конференции Славгородского района из 75 делегатов за резолюцию, осуждающую эмиграционное движение, не голосовал никто5.
Комиссии выяснили, что немецкие крестьяне, вопреки мнению об индивидуалистической психологии, "сильно сплочены между собой" и что "бедняк и середняк немец сегодня еще не выдает немца кулака, наоборот считает

70
Бепковец
его родным, близким". Немецкая деревня вся "перероднилась, переплелась сетью родственных и бытовых отношений", в ней наблюдаются многочисленные случаи возврата имущества кулакам теми, кто купил его с торгов (корову или мебель), бедняки защищают кулаков, выходят провожать выселяемых, "плачут и вознаграждают их подарками". Бедняки ведут ярую агитацию против коммун и колхозов, выступают одним фронтом с кулаками в сопротивлении коллективизации.
Показательный пример с немецкой деревней Нико-лаевкой Абаканского района Минусинского округа зафиксирован в материалах обследования, проведенного в марте 1930 г. Деревня существует с 1908 г., основана выходцами, главным образом, из Саратовской и Самарской губерний, частично, с Кубани, в большинстве своем неимущими батраками, насчитывает свыше 800 жителей. На ноги деревня встала уже при НЭПе. Если ранее машинами ее обслуживали кулаки из окружающих русских деревень, то теперь она обходится своими машинами. Молотилки здесь куплены вскладчину на 2—3 родственные семьи, но есть они и в единоличном владении. Будучи отличными скотоводами, николаевцы развели хорошей породы молочный скот и "являются лучшими производителями сливочного масла в районе". Но в последнее время их хозяйство пошло на убыль, после того как в
1929 г. из 425 коров было кооперировано 230. В начале
1930 г. осталось всего 250 голов (сокращение более чем на 41%), только через одно местное отделение потребкооперации осенью было продано 94 породистых молочных коровы.
После объявления Абаканского района районом сплошной коллективизации деревню стали посещать уполномоченные и бригады "с конкретным и безоговорочным планом — коллективизировать Николаевку сплошь, ликвидировать кулака как класс". Сейчас ей дан последний срок — 20 марта. Но все мероприятия местных властей "получают молчаливый, но твердый отпор, который приводит их в ярость". Они "угрожают отрядами, ссылкой на Марс, запрещением разговаривать по-немецки". 3—5 марта в селе была проведена выездная сессия суда и показательный процесс по делу председателя Николаевского сельсовета, его заместителя и председателя ревизионной комиссии, а также еще 4 кулаков, срывающих

Большой террор
71
коллективизацию. И что же? "Показательный процесс, — говорится в документе, — получился действительно показательным, только как не нужно судить, так как решение суда не нашло ни одного сторонника, даже среди бедноты... Проводы осужденных советчиков и кулаков вылились в широчайшую демонстрацию сочувствия "мученикам". Подобной демонстрации по массовости и про-чувствованности Николаевка еще не видела в последние годы... Рассказывая об этом, новый председатель сельсовета, маломощный середняк Шнайдер, слезно плакал как ребенок"6.
Особенно результативной для определения дальнейшей политики по отношению к немецкому селу была инспекторская поездка по Омскому и Славгородскому округам уполномоченного ВЦИКа, заместителя наркомпроса РСФСР, бывшего партийного функционера из Республики немцев Поволжья Вильгельма Курца, который в апреле-мае объехал немецкие села, провел в них до 500 собраний с жителями и представил ВЦИКу доклад с достаточно трезвой и в меру объективной оценкой положения дел. Дав убийственную характеристику экономического состояния Немецкого района, приведенную выше, Курц провел анализ итогов воплощения в жизнь национальной политики партии, о которой громко вещала советская пропаганда. Проверка показала, считал он, что в районах, где проживают немцы, в особенности в Омском округе, почти нет председателей и секретарей сельсоветов, знающих немецкий язык и особенности быта и хозяйственного уклада немецкого крестьянства. Но и там, где назначены председатели-немцы, официальный язык, на котором ведется делопроизводство,— русский, "хотя иногда до комичности коверканый". Ни само население, ни руководящие районами товарищи, утверждал он, не имеют понятия о провозглашенных партией принципах национальной политики, в том числе решений последнего съезда о "коренизации аппарата". Это приводит не только к ее извращению, но и "к крупнейшим промахам, оставляющим глубокие политические и хозяйственные последствия", "к вопиющим ошибкам", "а в значительной степени и к беззаконию".
В таких же остро критических тонах были выдержаны и другие разделы доклада Курца. В них констатировалось полное отсутствие в немецких районах "массовой

72
Белковец
просветительной и культурной работы". Особенно тяжелое впечатление оставила постановка школьного дела в немецких селах, всегда отличавшихся высоким уровнем грамотности (а в меннонитских селах — поголовной грамотностью) по сравнению с окружающим населением. Теперь, констатировал докладчик, подрастающее поколение пополняет здесь кадры безграмотных в небывалых процентах. Значительная часть школ закрыта за отсутствием учителей, а часто и в связи с нежеланием крестьянства посылать своих детей в школы, где ведется антирелигиозная пропаганда. Настоящая немецкая школа одна — в Славгородском округе, все остальные школы в немецких селах —это школы русские, с преподаванием немецкого языка как предмета. "Оборудование школ крайне неудовлетворительное, учебников и учебных пособий почти совершенно не имеется. Квалификация преобладающей части учителей безусловно неудовлетворительная, причем значительная часть учительства по своей идеологии нам чужда". В школах Омского округа процветает розга, есть случаи истязания учеников. Изб-читален в немецких селах нет, литературы на немецком языке почти не имеется, немецкая газета, выходящая в Новосибирске, крайне слаба и ни в коей мере не удовлетворяет потребности, да и та распространяется плохо. Кино и радио не играют здесь почти никакой роли. В итоге, констатировалось в докладе, немецкое население "буквально оторвано от культурно-просветительного, а следовательно и политического воздействия наших культурных очагов".
Особенно нежелательные последствия в плане развития эмиграционных настроений вызвали, как отмечалось в докладе, "промахи на фронте борьбы с религиозными предрассудками". Все "достижения" в этом деле (закрытие церквей, молитвенных домов), которых достаточное количество, "объясняются исключительно грубым нажимом административного характера". "Надругательство над религиозным чувством, — полагал Курц, —только усилило религиозный фанатизм", привело к спайке различных групп крестьянства на религиозной почве и тем самым осложнило работу по расслоению деревни. Здесь больше всего допущено беззакония и головотяпства, особенно в лишении избирательных прав бедняков и середняков, избранных общиной к исполнению обязанностей проповедника. В деятельности всякого рода уполномоченных

Большой террор
73
на религиозной почве коренится главная причина эмиграционного движения, — считал Курц.
Огромный вред делу был причинен "административным нажимом", ставшим главным методом проведения хлебозаготовок, колхозного строительства и раскулачивания. "Сплошь и рядом раскулачивался середняк, не желавший вступать в колхоз". Только в Омском округе половина таких "кулаков", высланных в административном порядке, была возвращена назад органами ОГПУ со сборных пунктов и с дороги, успев за это время потерять значительную часть своего имущества. "Антисередняцкий загиб" продолжался и внутри колхоза, где "всякое здоровое и правильное предложение середняков игнорировалось, где самокритика подавлялась жестокими мерами и где часто к руководству не привлекалось середняцкое крестьянство".
Сыграло и свою негативную роль "нездоровое стремление органов Соввласти перескочить с индивидуального крестьянского хозяйства непосредственно в коммуну", оно вылилось в обобществление всего живого и мертвого инвентаря, вплоть до последней курицы. "Скот, конфискованный у колхозников, посылался в близлежащие совхозы и колхозы и там в значительной степени погибал из-за отсутствия хлевов, конюшен, корма, ухода и т. д.". Не удивительно, что даже симпатии бедноты, не говоря уже о зажиточных крестьянах," не на нашей стороне", — бесстрастно констатировал докладчик7.
Подтверждением слов Курца может служить история с коммуной им. Буденного Орловского сельсовета, в марте 1930 г. объявленной, согласно решения правительства, "образцовой". Это была одна из первых коммун в Немецком районе, организованная еще в 1924 г. К началу 1930 г. она, несмотря на наличие в ней крупной по немецким меркам партийной ячейки в 14 человек, представляла собой "худшую коммуну, как по финансовому положению, по организации труда и по своему настроению". Значительная часть ее членов приняла активное участие в эмиграционном движении, что, как гласили выводы одной из проверочной комиссий, "отразилось на состоянии трудовой дисциплины, которая в то время пала, вследствие этого получилась заморенность скота и невыполнение ряда работ", а проще говоря, десятки га неубранного хлеба ушли осенью под снег. В результате за первые два месяца 1930 г. в коммуне пало 24 коровы,

74
Бепковец
52 телка, 37 свиней, 5 лошадей, 3 овцы. Весной во главе коммуны был поставлен ленинградский двадцатипятитысячник, который пообещал за короткий срок превратить ее в действительно образцовую8. Но планам его не суждено было осуществиться.
Ибо крестьяне уже не верили обещаниям. Как утверждал тот же Курц, политическое настроение большинства бедняцко-середняцкого крестьянства — это "неверие в твердость и незыблемость советских законов вообще и в частности —в мероприятия советской власти, гарантирующие развитие индивидуального крестьянского хозяйства", и массовое недовольство политикой и безнаказанностью лиц, совершивших "явно грубые правонарушения и допустивших издевательство над крестьянством". Все это создает у него ощущение "полного бесправия, беззакония и недоверия к представителям советской власти", а заодно и "благоприятную почву для работы всяких контрреволюционных элементов", разжигающих стремление к эмиграции из СССР.
Курц отметил в своем докладе и провоцирующую роль писем немцев-эмигрантов, в том числе и выехавших в 1929 г., которые, несмотря на принятые органами ОГПУ меры, просачиваются всякими окольными путями в страну. Тот факт, что немцев выпустили из СССР, признавался ошибкой, создающей "опасный прецедент и надежду на возможность выезда некоторой части немецких крестьян в случае, если эмиграционное движение примет опять массовый характер". Поэтому в селах обнаруживается "стена крестьянской забастовки в отношении проведения весенней посевной кампании", немецкие крестьяне высказывают на собраниях "непреклонное желание добиться разрешения выезда за границу". "Если не разрешите выехать по железным дорогам, — заявляли они, — поедем на телегах, на лошадях, если отнимете у нас и эти средства передвижения, пойдем пешком. Всех не арестуете, всех не остановите. Мы семидесятитысячной массой двинемся на Москву, а оттуда в Германию. Пусть из 70 тысяч 20 тысяч перейдут границу, и это будет хорошо, так как это будет избавление"9.
К докладу Курца прилагалась сводка выступлений немцев-эмигрантов и вопросов, заданных ими на собраниях в Славгородском округе10 (все антисоветские выступления были взяты на заметку ОГПУ), а также перечень "искривлений партлинии", установленных комиссией в не

Большой террор
75
мецких селах. Здесь фигурируют уже упоминавшиеся ранее "массовые подворные обходы и обыски у середняков, бедняков и батраков" (то есть у всех подряд), когда отбиралось по 15—20 фунтов хлеба, угрозы револьвером со стороны уполномоченных, стрельба по убегающим при разгоне базаров, распродажи имуществ (вплоть до фотокарточек), выселение в холодный амбар роженицы, "жены распроданного середняка Клауса в деревне Красновке", выбрасывание из люльки ребенка и продажа ее за 50 копеек уполномоченным Иванским и многое другое, что наполняло созданную в докладе картину беззакония и произвола реальным содержанием.
По итогам поездки Курца были сделаны и конкретные предложения Сибкрайисполкому, часть которых была принята затем к исполнению. Предлагалось выделить национальный немецкий район в Омском округе, где проживало 36 тыс. человек, направить в национальные сельсоветы проверенных работников, знающих немецкий язык, разработать план товароснабжения разоренного населения, предоставить долгосрочные кредиты бедноте и середнякам, устранить нарушения избирательного законодательства и учета объектов обложения налогами, расширить сеть школ и библиотек, снабдить их немецкой литературой, организовать различные курсы по подготовке национальных кадров нового толка и пр. Большинство этих предложений были, собственно, лишь повторением ранее принятых как центральными, так и местными органами власти постановлений и решений о проведении национальной политики в немецких колониях. Вместе с материалами обследований различных комиссий, действовавших в местах проживания немцев в течение 1930 г., постановления Сибкрайкома, Сибкрайисполко-ма, окружных органов власти, заполняют огромные папки и свидетельствуют о том, сколько усилий было затрачено на то, чтобы сломить отчаянное сопротивление немецких крестьян политике советизации и вовлечь их в "социалистическое строительство". Эти документы пестрят многочисленными и так хорошо знакомыми формулировками: усилить, предпринять, организовать, признать необходимым, немедленно развернуть, указать, добиться, сделать и т. п., которые наглядно демонстрируют выработанный уже к этому времени административно-командный стиль работы, пришедший на смену экономической целесообразности и ввергнувший сибирское село

76
Белковец
в пучину хаоса, голода, недовольства и активного и пассивного сопротивления. Многочисленные сводки содержат цифры якобы выделенных кредитов для немецкого населения, которые, как выясняется некоторое время спустя, неизвестно на что и кем использованы, а продовольственная помощь ему, также зафиксированная в разнообразных отчетах, разбазарена. То же самое можно сказать о направленных в села для организации колхозов немцах-коммунистах, рабочих из Москвы, Ленинграда, самой Германии, которые через пару месяцев исчезали из сел, но продолжали присутствовать в отчетах, или о литературе на национальном языке, за которую отчитались, но которая так и не поступила на места. Все эти бумаги идут наверх и создают впечатление гигантской работы, реальным итогом которой становится отнюдь не улучшение жизни людей, а возможность еще одного отчета о благополучном завершении к началу 1931 г. коллективизирования немецких сел и нанесения окончательного поражения эмиграционному движению в них.
Что же касается действительному улучшения материального и морального состояния немецких сел, то достичь его не помогли ни выводы комиссий, ни принятые по их итогам решения, поскольку, как справедливо звучало заключение еще одной, девятой, летом 1930 г., все они не оставили должных следов11.
Первое близкое знакомство с ОГПУ
Судьба возвращенных назад немецких крестьян была трагична. Уже в дороге к моральным унижениям людей, с которыми обращались как с заключенными, прибавились физические страдания. В грязных вагонах из-под овощей и скота, с запертыми дверями, которые караульные солдаты открывали строго по расписанию, без освещения и печей и практически без продовольствия ехали они к своим брошенным домам. Во время стоянок на станциях было запрещено громко разговаривать, а на вагонах стояли надписи "переселенцы". Русское население не должно было знать о разыгравшейся трагедии. Многие дети, заболевшие еще под Москвой, не вынесли суровой дороги. Только с первого сибирского транспорта

Большой террор
77
было снято 60 детских трупов, брошенных на станциях, ибо и похоронить их не было разрешено12. Такая дорога будила страх перед грядущим и укрепляла веру в необходимость добиваться выезда из страны. На 11 декабря,— говорилось в очередном докладе крайкома в ЦК ВКП(б) о состоянии работы в немецких колониях, — в Сла-вгород возвратилось из Москвы 2340 человек. Настроения возвратившихся неустойчивые. Лишь меньшая часть отказалась от мысли эмигрировать и проявляет желание начать снова строить свое хозяйство. Большинство намерено перезимовать и добиться выезда в Германию. При этом некоторые даже не желают возвращаться в свои села и стремятся осесть в городе13.
Доставка возвращенных из Москвы эмигрантов в их села осложнялась не только их нежеланием это делать, но и неблагоприятной погодой (морозами), а, главное, невозможностью добыть нужное количество машин и подвод для перевозки из-за "тормозов со стороны хозяйственников". Дело дошло до того, что Славгородский ОИК предложил удержать средства, затраченные на их переброску, "с зажиточно-кулацкой части", в частности, из сумм, возвращенных ей за заграничные паспорта14. Но и доставка в родные дома не облегчала положения. Обещанная материальная помощь в разоренных коллективизацией и сидевших на голодном пайке районах была так мала и предоставлялась так эпизодически, что могла лишь помешать возвращенным в пустые и промерзшие жилища беженцам умереть голодной смертью. "Нигде в немецких колониях, — говорилось в одном писем от 11 мая 1930 г. из Славгородского округа, —нет такого разорения, какое учинили сибирские власти. Как будто война прошла по немецким селениям. У нас отнято все, в доме пустые стены,... а многие изгнаны и из домов... Надо сеять, но нет семян, ни на какую работу не берут. Живем на черном хлебе и ячменном кофе... Ошибки, совершенные славгородскими властями, не поправить и в 5 лет. Немцам надо уезжать, иначе их ждет голодная смерть"15.
От голодной смерти немецких крестьян в Сибири зимой 1930 г. спасла взаимовыручка, а затем хороший урожай этого года. Сыграла роль и изменившаяся по отношению к немецкой деревне (хотя и на короткий срок) общая политика советского руководства, стремившегося, в силу возможного, ликвидировать последствия "перегибов". Но об этом чуть позже. В целом же пророчес

78
Белковец
тво оказалось верным, — немногим из тех, о ком идет речь, удалось пережить 1937 год.
Итак, окончание операции по вывозу эмигрантов из Москвы проблему запрета на выезд с места жительства не сняло, ибо уже из первой партии возвращенных по прибытии в Славгород отказались возвращаться в свои села 200 человек. Да и большинство вернувшихся, как мы уже видели, обнаружило явное намерение, перезимовав, весной добиться своего выезда за рубеж. Более того, эмиграционные настроения продолжали распространяться вширь, поражая не только основную массу немцев, но и латышей, эстонцев, поляков, втягивая в свой поток белорусских, украинских и русских крестьян Сибири. Но главную тревогу у властей вызывала, конечно, немецкая деревня. С приближением весны сводки о положении в ней становились все тревожнее, в них настойчиво проводилась мысль о необходимости проведения не только мер политического и экономического характера, но и административных и карательных мер. И это при том, что уже с осени 1929 г. карательные органы вели с эмиграционным движением решительную борьбу, не останавливаясь перед применением "самых суровых средств пролетарской диктатуры". Эта политика была продолжена и в течение первых месяцев 1930 г., и главными мерами наведения порядка в немецких селах оставались меры административного воздействия и прямых репрессий.
В январе, обсудив вопрос "о кулацком терроре и агитации", Славгородское совещание представителей карательных органов распространило инициативу омичей, успешно боровшихся с выездами немцев из округа, на своей территории. Было решено "дать директиву" райисполкомам о прекращении выдачи различных удостоверений эмигрирующим и прекратить продажу железнодорожных билетов на всех станциях округа "эмигрирующим кулакам и сагитированным ими гражданам". Совещание возбудило также ходатайство перед краевыми органами о запрещении выдачи билетов им на всех железнодорожных станциях Сибкрая.
31 января последовало указание "не выдавать железнодорожные билеты без справок об уплате различных платежей", а РИКам и сельсоветам — "ни в коем случае" не выдавать таковых справок, даже если проситель действительно рассчитался с налогами. Все убегающие в

Большой террор
79
другие округа кулаки подлежали аресту16. Через пару дней инициатива местных властей была подкреплена постановлением ЦИКа и СНК за подписями Калинина, Рыкова и Енукидзе, переданная через ОГПУ по прямому проводу всем председателям окружных и районных исполнительных комитетов "для немедленного исполнения", "о воспрещении самовольного переселения кулаков и распродажи имущества". Оно предписывало применение в отношении нарушителей "немедленной конфискации" и иных репрессивных мер. В целях немедленного прекращения продаж и бегства из деревни с кулаков следовало брать в сельсоветах "сохранные расписки", а в случае отказа от них или нарушения постановления производить опись имущества и арест главы семьи с передачей дела в ОГПУ17. Это постановление как бы предваряло решительный переход сталинского режима к политике "социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и борьбы с кулачеством", в ходе которых "переселение" кулаков и распоряжение их имуществом власти брали на себя. Согласно секретной инструкции о выселении и расселении кулаков в Сиб-крае только весной и летом 1930 г. необходимо было выселить внутри округов —50 тыс., и в необжитые места на севере —25 тыс. местных кулаков18. И хотя этой экзекуции, впредь до особого распоряжения, не должны были подвергаться немцы, латыши, эстонцы и татаро-бу-харцы, общая атмосфера насилия, воцарившаяся в крае, не могла не сказаться на их положении. Это положение усугублялось тем обстоятельством, что упомянутые строгие предписания о невыезде "кулаков" в немецкой деревне не возымели действия, хотя судя по сообщениям с мест они выполнялись с большим рвением и применялись ко всем хозяйствам, без учета их социального статуса. Упомянутый выше председатель "образцовой" коммуны Дегерт, к примеру, с револьвером в руках гнался за подводой, увозившей из села "беднячку", и угрозой прямой расправы заставил ее остаться в коммуне19. Но уже в апреле 1930 г. "в связи с усилением эмиграции западных меньшинств" ЦИК был вынужден выдать еще одно распоряжение "о необходимости принятия мер к недопущению массовых выездов в Москву крестьян, собирающихся эмигрировать за границу, и к недопущению ликвидации ими своих хозяйств". "При выявлении и изоляции злостных антисоветских агитаторов — организато