— российские немцы -
INTERNATIONALER VERBAND DER DEUTSCHEN KULTUR
Л.П.Белковец
«БОЛЬШОЙ ТЕРРОР» И СУДЬБЫ НЕМЕЦКОЙ ДЕРЕВНИ В СИБИРИ
(конец 1920-х — 1930-е годы)
IVDK МОСКВА 1995
УДК 947.0 ББК 63.3 (2) Б43
Монография подготовлена при финансовой поддержке Международного фонда Research Support Scheme the Open Society Institute в Праге
Издание осуществляется при поддержке Министерства РФ по делам национальностей и региональной политике и фирмы "Олимпия — Райзен"
Белковец Л.П. "Большой террор" и судьбы немецкой деревни в Сибири: Конец 1920-х— 1930-е годы.
В монографии доктора исторических наук, профессора Л.П. Белковец на конкретно-историческом материале, извлеченном из рассекреченных фондов государственных и ведомственных архивов, рассматриваются общие направления и конкретная практика национальной политики советского государства по отношению к немецкому крестьянству в условиях утверждения сталинского тоталитаризма. Предметом исследования в ней является процесс разрушения сложившейся во времена аграрной реформы П.А. Столыпина немецкой колонистской деревни в Сибири и массовые репрессии в ней как следствие "великого перелома" конца 1920-х годов.
Для студентов, преподавателей отечественной истории и всех интересующихся историей российских немцев.
© Международный союз немецкой
культуры (IVDK) © Л. П. Белковец, 1995 © Т. Ю. Хрычева, художественное
оформление, 1995
ISBN 5-87943-001-4
© ЛА «Варяг», 1995
От автора
Обращение к историческому прошлому дает ключ к пониманию настоящего. Оно помогает выявить и объяснить причины современных проблем, перед решением которых стоит российское общество. Одна из них — немецкая эмиграция. Ежегодно десятки тысяч российских немцев покидают пределы своей родины и уезжают в Германию, с которой их предки утратили родственную связь более 200 лет тому назад. Как остановить этот процесс? Очевидно, что одних мер экономического и политического характера недостаточно. Необходимо возродить уважительное отношение к национальному чувству народа, об исторических корнях которого сами немцы, не говоря уже об окружающем их населении, утратили представление в результате целенаправленной дискриминационной государственной политики. Необходимо воссоздать объективную историю взаимоотношений российских немцев и советской власти в том виде, как она вырисовывается по открывшимся ныне для исследователей, ранее сугубо секретным архивным документам.
Одна из страниц этой истории восстанавливается по материалам сибирских архивов, в том числе Государственного Архива Новосибирской области (ГАНО), содержащего теперь фонды бывшего партийного архива Западной Сибири; а также Архива Управления федеральной службы контрразведки России по Новосибирской области, где до сего времени хранится комплекс документов бывшего Управления НКВД. Эти материалы рассказывают о том, как репрессивное колесо коммунистического режима Сталина, начав свой разрушительный ход по немецким селам Сибири в конце 1920-х годов и набрав обороты к 1934 году, в 1937—1938 годах достигло апогея в своей чудовищной работе, которая завершилась массовым истреблением практически всего работоспособного мужского населения бывших немецких колоний.
Берясь за исследование столь трагического сюжета истории российских немцев, автор хорошо представля
6
Белковец
ла всю глубину взятой на себя ответственности. Однако в своей исследовательской практике она всегда руководствуется не только стремлением к поиску исторической истины, но пониманием того, что знание этой истины способствует "преодолению" довлеющего над всеми нами трагического прошлого. Разделенные горе и боль легче пережить, чем в одиночку.
Книга написана в русле того направления в историографии, которое немцы называют "Альтагсгешихте" или "история повседневности". В ней превалирует событийная канва, действуют конкретные люди, описаны исторические факты. Автор надеется, что повествование о том, "как было", даст пищу для более глубокого теоретического осмысления прошлого.
Автор выражает сердечную благодарность всем, кто способствовал созданию книги: директору института истории Сибирского Отделения Российской Академии наук члену-корреспонденту Горюшкину Леониду Михайловичу, Председателю Новосибирского общества российских немцев "Возрождение" Вейнгардту Валерию Фердинан-довичу, сотрудникам Управления федеральной службы контрразведки России Лукашевичу Михаилу Лаврентьевичу и Ревягину Владимиру Владимировичу, коллегам по кафедре отчественной истории Новосибирского государственного педагогического университета, архивистам.
Особые слова признательности и благодарности необходимо адресовать Международному союзу немецкой культуры и его Председателю Мартенсу Генриху Генри-ховичу. Союз взял на себя благородный труд по сохранению и возрождению самобытной культуры российских немцев и оказывает всемерную поддержку деятелям науки, искусства, литературы. Благодаря этой поддержке и стало возможно издание настоящей книги.
Глава первая.
ЭМИГРАЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В НЕМЕЦКОЙ ДЕРЕВНЕ СИБИРИ В КОНЦЕ 1920-Х ГОДОВ
Массовый выезд российских немцев в Германию, принявший в последние годы необратимый характер, имеет свою предысторию. Она дает возможность рассматривать эмиграцию не только как проявление желания представителей немецкой диаспоры бывшего СССР решить многочисленные, накопившиеся за годы советской власти проблемы, но и как еще одну попытку выразить свой протест против политики властей. Вся история немецкого колонистского населения в России свидетельствует о том, что именно отъезд был и остается одной из главных форм выражения пассивного сопротивления политике русификации и ущемления экономических и политических прав, предоставленных ему известным указом императрицы Екатерины II от 22 июля 1763 г. Существо этих прав сводилось к следующему: свободное вероисповедание, освобождение от военной и гражданской службы "на вечные времена", предоставление в пользование общин казенных земель и права покупки земли в собственность у частных лиц для расширения и улучшения хозяйства колонистов, общественное самоуправление на родном языке. Ко всему прочему, немецкие колонисты имели и право свободного выезда из страны "куда захотят", при условии выплаты в казну стоимости части нажитого в России имущества.
За столетие, прошедшее со времени обнародования манифеста, в Россию приехало и поселилось на жительство (главным образом в Поволжье и Новороссии) около 100 тыс. немецких поселян. К 1914 г. число их увеличилось в 17 раз и, несмотря на начавшуюся реэмиграцию, достигло 1700 тыс. человек. Сказались благоприятные в целом условия экономического и политического развития, семейные и религиозные традиции, огромная пра
8
Белковец
вительственная помощь, оказанная колонистам, значительный фонд земли, сосредоточившийся в их руках. Уже при поселении каждая семья в Поволжье получала 30, а в Новороссии — до 65 десятин земли. По данным Карла Штумппа, немецкая крестьянская семья до 1918 г. имела в среднем по 8 человек детей, из которых в Новороссии лишь один из сыновей (младший) наследовал отцовское хозяйство, а остальные отселялись на новые земли (в Поволжье душевой надел вначале дробился, но зато здесь имела место трехразовая прирезка государственных земель волжским колонистам). Результатом явился бурный рост дочерних колоний и сосредоточение у немецких поселян огромного земельного фонда, который в 1914 г. составлял 9,5 миллиона га, что всего на 1,6 миллиона га меньше всей обрабатывавшейся в Германии в 1937 г. земли 1. Именно это обстоятельство способствовало появлению в конце прошлого столетия "немецкого" вопроса в Российской империи и проектов "ликвидационных" законов, которые будет обсуждать Государственная Дума в начале двадцатого века.
Немного об истории реэмиграции
Немецкая реэмиграция из России началась в 70-е гг. XIX в. В 1871 г. царский указ отменил привилегии немецких колонистов в отношении самоуправления, сравняв их в правах с освобожденными реформой 1861 г. русскими крестьянами. Тогда же было объявлено и о предстоящем введении в стране всеобщей воинской повинности. Немцам отводилось 10 лет на раздумья — принять общие для всех граждан Российской империи условия или покинуть ее. Однако срок этот не был выдержан, и всеобщая воинская обязанность введена уже в 1874 г. Вместе с попытками перевода общинного делопроизводства на русский язык это обстоятельство было неприязненно встречено колонистами, в особенности их мен-нонитской частью. Меннониты, поселившиеся в Новороссии, являлись представителями особой анабаптистской ветви реформации, сторонниками отделения церкви от государства. В соответствии с основами своего вероисповедания меннониты не могли носить оружия и служить
Большой террор
9
в армии. Они вообще были противниками разрешения конфликтов с помощью оружия, что постоянно ввергало их в противостояние с власть предержащими. В середине XVI в. преследования на религиозной почве вытеснили их из Голландии в Пруссию, откуда они переселились в Польшу в долину реки Вистулы, вошедшую после разделов польского государства в состав прусского королевства. Нежелание жить в полицейском государстве, ко всему прочему собиравшемуся вводить всеобщую воинскую обязанность, заставило меннонитов переселиться в Россию. Стимулом являлись обещанные религиозная свобода и невмешательство государства в дело воспитания подрастающего поколения.
Введение альтернативной службы для меннонитов (в лесных командах) не сняло недовольства, которое нашло выход в их массовой эмиграции из России. Уже в 1870-е —начале 1880-х гг. состоялось переселение сотен меннонитских семей из Новороссии в США, где они основали первое поселение российских немцев в Южной Дакоте — Одессу. Тогда же более 18 тыс. человек выехало в Канаду. К меннонитам присоединились и представители других конфессий, лютеране и католики, десятки тысяч которых покинули насиженные места в Поволжье и переселились в США, Бразилию и Аргентину.
Мощный поток из российских немцев в направлении американского континента имел своим основанием протекционизм американскихх властей, заинтересованных в надежных рабочих руках для освоения степей "дикого Запада". В Канаде, к примеру, по закону 1872 г. каждый иммигрант всего за 10 долларов получал жилье и земельный надел в 64 га, который через 3 года при условии его обработки переходил в собственность. Подобную политику проводили в США президент Гувер и железнодорожные компании, нуждавшиеся в рабочих руках и крепком крестьянском хозяйстве при освоении прилегающих к линиям земель. Благоприятные условия поселения, близкие к тем, которые имели место в России в XVIII — начале XIX вв., были созданы также в Бразилии, Аргентине и Парагвае.
Интересно отметить, что в общем огромном потоке переселенцев из Европы, хлынувшем в конце XIX — начале XX вв. на американский континент, местные власти особо выделяли именно российских немцев как наиболее способных к освоению степных и полупустынных его
10
Белковец
регионов земледельцев. Так, в Бразилии, когда стали вводиться квоты на прием иммигрантов, ограничения не были распространены на российских немцев2.
Отъезд немцев из России продолжался и в начале XX столетия. Это была реакция на дальнейшую русификаторскую политику правительства, на шумиху шовинистической российской прессы в связи с проблемой "немецкого засилия", которая не уставала твердить о растущей "немецкой" опасности внутри страны. Еще более усугубило положение обсуждение в Думе законов, после принятия которых немецкие колонисты должны были ликвидировать свои земельные владения путем продажи, с тем чтобы они могли перейти в руки русских крестьян.
В начале XX в. стала ощущаться и возраставшая нехватка земли, рост цен на нее, увеличившихся к 1912 г. в 5 раз по сравнению с началом века, что поставило перед многодетными семьями немецких колонистов массу проблем. К тому же столыпинская аграрная реформа, инспирировав раздел земли в Поволжье на правах собственности, привела к обезземеливанию значительной части поселян, освободившихся от своих небольших участков, не позволявших осуществлять расширенное воспроизводство. Эти обезземеленные крестьяне и составили основной поток эмигрантов в Америку, унесший в отдельных колониях Поволжья до 20% их населения3. Самыми результативными были 1903—1913 гг., в которые только в США выезжало ежегодно от 7 до 18 тыс. человек4.
Разразившиеся в 1917 г. в России социальные и политические катаклизмы вызвали новую волну эмиграции немцев, часть которых оставила российские пределы с германскими войсками в конце 1918 г., а часть ушла с Врангелем из Крыма и через Дальний Восток — с остатками колчаковских армий. Всего по данным Б. Пинкуса и И. Фляйшхауэр, за время революции, гражданской войны и немецкой оккупации из России эмигрировало около 120 тыс. немцев, только половина которых осела в Германии, а половина —в Северной и Южной Америке5. Это были, главным образом, немцы Прибалтики, русской Польши и Волыни, откуда во время Первой Мировой войны были осуществлены депортации немецких поселян, а также столичных городов, Санкт-Петербурга и Москвы.
Заметим сразу, что и в 1920-е гг. несколько ослабевший, но все еще значительный поток немецких эмигран
Большой террор
11
JOB из России, главным образом, меннонитов, направлялся на американский континент. В результате к концу 1930-х гг. там проживало уже около 1037 тыс. бывших российских немцев, в том числе от 350 до 400 тыс. в США, 200 тыс. в Канаде, 250 тыс. в Бразилии, 150 тыс. в Аргентине, 30 тыс. в Мексике, 4400 в Парагвае и 2500 в Уругвае 6. Практически каждая из оставшихся в России семей немецких колонистов имела к концу 1920-х гг. своих близких родственников за океаном. Только в США к этому времени насчитывалось около 1500 поселений российских немцев. В штате Южная Дакота, к примеру, в трех кантонах им принадлежало тогда 99% земли. На этой земле, как и на землях Западной и Восточной резерваций южнее Виннипега в Канаде, где сосредоточены компактно поселения бывших россиян, произрастают лучшие сорта американской пшеницы, опыт вырашивания которых немцы приобрели в России. Поволжские немцы основали в Колорадо свеклосахарные плантации и заводы по переработке сахарной свеклы, а немцы бывшей Новороссии —сельскохозяйственные центры Эйрека, Карлсруэ, Штрассбург, Зельц и другие. Один из них — Эйрека, в котором все мукомолы и торговцы зерном долгое время говорили на швабском диалекте, уже в начале XX в. превратился в один из самых крупных рынков зерна 1. Однако рассказ о заокеанских российских немцах, сколь он не интересен, уводит в сторону от нашей темы.
Возвращаясь к ней, рассмотрим, как решало проблему эмиграции немцев советское руководство до утверждения сталинского тоталитаризма. Здесь прежде всего необходимо отметить тот факт, что в течение всего первого десятилетия существования советской власти сохранялся относительно свободный выезд колонистов из СССР в целях воссоединения с родственниками и вообще в целях поселения на жительство в Германии и других странах. В это время были еще живы многие демократические свободы, и эмиграция не рассматривалась советскими властями в качестве контрреволюционного действия. К тому же имела место заинтересованность в налаживании экономического и политического сотрудничества со странами Запада, что вынуждало советское руководство поддерживать сложившиеся нормы международного права. Поэтому вплоть до 1927 г. легальная эмиграция (выезд с разрешения властей) осуществлялась практически беспрепятственно.
12
Белковец
Поскольку в эти годы заинтересованное участие в судьбе российских немцев стала принимать Германия, ранее совершенно индифферентно относившаяся к ним, проблема их выезда стала предметом обсуждения всех советско-германских соглашений. Уже во время заключения Брест-Литовского договора 1918 г. германская сторона добилась согласия советской стороны предоставить возможность выезда из России не только военнопленным и другим подданным Германии, жившим на ее территории, но и всем потомкам бывших немецких эмигрантов. Подписанный в Брест-Литовске "Русско-Германский Дополнительный Договор к Мирному Договору" содержал специальную главу № 6 под названием "Забота о реэмигрантах". 21 -я статья главы давала гражданам обеих договоривающихся сторон, "которые сами или их предки являются выходцами из территории противной стороны", "по соглашению с властями этой стороны", право возвращения на родину в течение 10 лет с момента ратификации мирного договора. Лица, имеющие право реэмиграции, говорилось в ней, "должны быть по их заявлению освобождены от их принадлежности к государству, гражданами которого они до сих пор были". В случае, если эти лица имели во время войны ущерб, "причиненный им вследствие их происхождения" (речь шла о выселенных с Волыни и некоторых других мест, входивших в 150-километровую прифронтовую зону, колонистах), они должны были получить "соответствующее вознаграждение". При выезде они могли ликвидировать свое имущество и "вырученную сумму взять с собой также, как и прочее свое движимое имущество". Им разрешалось досрочное расторжение арендных договоров без возмещения причиненных этим арендодателю убытков при условии предупреждения о том за 6 месяцев до срока8. Стороны соглашались также на беспрепятственное письменное и устное общение российских граждан немецкой национальности с дипломатическими и консульскими представительствами Германии в России.
Хотя этот договор почти не получил практического применения, поскольку уже в 1918 г. был аннулирован советской стороной "в связи с революцией в Германии", но он оказал свое решающее влияние на все последующие договоренности в этом вопросе. Среди них следует отметить соглашение от 19 апреля 1920 г., которое касалось порядка возвращения на родину военнопленных и
Большой террор
13
гражданских интернированных лиц. Для их попечения в Москве и Берлине учреждались особые миссии, наделенные в соответствии с соглашением 6 мая 1921 г. консульскими полномочиями и переименованные в "Представительство РСФСР" и "Германское Представительство в России". Им поручалось защита интересов граждан их стран и обеспечение их свободного выезда на родину. В не столь открытой форме, как это было в Брест-Литовском Дополнительном Договоре, соглашение предусматривало и возможный выезд колонистов. "Российское правительство, — говорилось в статье IX, — разрешает выезд лицам, находящимся в германском подданстве, но утратившим таковое, а также их женам и детям, если при этом будет удостоверено, что их выезд совершается для переселения в Германию"9.
Сложившееся статус-кво было закреплено в подписанном 12 октября 1925 г. Договоре между СССР и Германией, 1-й раздел которого назывался "Соглашением о поселении и общеправовой защите". Он предоставлял гражданам обеих стран возможность свободного выезда и поселения на территории друг друга, поставив перед ними всего два условия: соблюдение местных законов и административных постановлений и наличие "необходимых документов, удостоверяющих их личность и их гражданство". Каждая из сторон обязывалась при этом осуществлять "скорейшее рассмотрение всех ходатайств граждан", а что касается выезда граждан другой стороны, то выдачу им выездных и транзитных виз дипломатическими и консульскими представительствами "без предварительного запроса собственного правительства".
Всем выезжающим в другую страну на поселение договор давал право "без предварительного разрешения" "ввозить и вывозить инструменты, орудия, утварь и т. п., нужные им для осуществления их профессии или ремесла, а также предметы, предназначенные исключительно для домашнего или личного пользования или потребления". В отношении денег и прочих ценностей вступали с силу ограничения, имевшие место в соответствии с законами страны выезда. Поселению граждан одной страны на территории другой могли воспрепятствовать лишь приговоры уголовного суда или "соображения внутренней и внешней безопасности".
Особо оговаривались в договоре права граждан обеих сторон пользоваться на территории другой стороны
14
Бепковец
"свободой совести и отправления религиозного культа", совершать богослужения в церквах или других, приспособленных для этого помещениях, как на своем родном, так и любом другом языке, погребать по своим религиозным обрядам покойников на кладбище и пр.10
Согласно этим договоренностям немецкие колонисты могли оформить свои личные выездные визы в административных отделах окружных исполнительных комитетов почти беспрепятственно (в Сибирском крае визы выдавались в Новосибирске, Омске, Томске, Барнауле, Минусинске, центрах Ойротского и Хакасского национальных округов). Более того, для них "как принадлежащих к трудовым категориям граждан", при выезде на поселение были установлены льготы, позволявшие им пользоваться при оформлении заграничных паспортов I и II ставками (50 или 100 рублевым взносом вместо 200 или 300 рублей по нормальной ставке)11. Так продолжалось до конца 1926 г.
Существовало, правда, одно обстоятельство, сдерживающее отъезд. Оно заключалось в отсутствии разрешения на выезд группами семей, практиковавшийся до 1914 г., что, учитывая коллективистское мышление немецких колонистов, можно расценивать в качестве главного фактора, тормозившего эмиграцию. К тому же в 1920-е гг. в стране набирал силу НЭП, складывались сравнительно благоприятные условия для хозяйственного и культурного развития крестьянства, намечался общий экономический подъем. Все это способствовало заметному сокращению немецкой эмиграции. Сказалось также и потепление отношений Советского Союза с Германией, выразившееся в налаживании тесного сотрудничества в области экономики, в культурной, военной, научной областях.
В стабилизации положения огромную роль сыграла деятельность в СССР германского посла Ульриха Брокдорф-Рантцау, получившая характеристику "реальной политики" на Востоке п. В его команду входили крупные дипломаты, известные ученые — знатоки истории России и истории немецких колоний в ней (таковым был, к примеру, Отто Аухаген, атташе по сельскохозяйственным вопросам), которые установили тесные связи с российскими немцами. Активизировалась в эти годы работа созданных в начале 1920-х гг. германских консульств в Одессе, Харькове, Ленинграде, Новосибирске, через которые в
Большой террор
15
немецкие поселки направлялась религиозная и детская литература, школьные учебники, письменные принадлежности и прочая гуманитарная помощь. Посредниками в ее организации стали многочисленные общественные и религиозные общества Веймарской республики, большинство которых объединяло бывших российских немцев. Это "Союз заграничных немцев" ("Фербанд фюр дас Дей-тшен им Аусланд"), получивший затем мировую известность "Немецкий заграничный институт" ("Дейтше Аус-ландинститут") в Штутгарте, союзы немцев — выходцев из России, объединявшие эмигрантов Первой Мировой войны, "Союз немецких групп бывшей России" ("Аусшусс дер дейтшен Группен Алтрусланд") с его главным органом, публиковавшим материалы о трагической судьбе российских немцев в 1930-е гг., — "Немецкая почта с Востока" ("Дейтше Пост аус дем Остен"). Именно эти организации оказывали материальную поддержку выезжавшим из России немцам, они же осуществляли сбор и доставку в Россию продовольствия в голодные 1921 — 1922 гг. В марте 1923 г. в Берлине был основан Немецко-Волжский банк сельскохозяйственного кредита, оказывавший существенную помощь немцам Поволжья, а также и сибирским немцам, в восстановлении скотоводства, снабжении их сельскохозяйственными машинами и семенным материалом ,3.
Большинство эмигрантов этого времени могло воспользоваться услугами международных религиозных организаций, которые предоставляли им через различные транспортные компании так называемые "кредитовые ши-фскарты" — оплаченные частично или полностью проездные билеты до места назначения, где затем в рассрочку они рассчитывались с кредитором. Главным посредником для немцев было акционерное общество "РУСКАПА" ("Русско-Канадско-Американское Пассажирское Агентство"), которое, судя поданным ответсекрета-ря ЦБ Немецкой секции ЦК ВКП (б) И. Гебгардта, обслужило в 1924—1928 гг. 13 444 человека14. Кроме "РУСКАПА" активное участие в организации эмиграции советских немцев принимало американское акционерное общество "БОАРТ", имевшее концессии в Парагвае. Оно располагало специальным эмигрантским фондом (по сведениям ОГПУ он равнялся 1 млн. долларов ,5) и, действуя через Всероссийское меннонитское общество, которому оно выдавало кредиты и от которого "происходила всякая эми
16
Бепковец
грационная тенденция", помогало меннонитам переселяться в Парагвай. Большой активностью отличались международные меннонитские организации, в том числе "Латинский Ферейн", центр которого находился в Виннипеге. Они хорошо зарекомендовали себя в глазах советского правительства оказанием помощи населению страны во время "большого голода" 1922 г. Благодаря их посредничеству в 1920-е гг. более 18 тыс. меннонитов (15% всех, живших в России) покинули родину и стали жителями Канады, Мексики и США16.
Для получения "шифскарты" достаточно было через многочисленных родственников за рубежом связаться с единоверческой организацией и предоставить ей выданное проповедником религиозной общины удостоверение о принадлежности ее члена к той или иной церкви, меннонит-ской, лютеранской или католической. Для желающих получить кредит от Лютеранского иммиграционного общества в Канаде, к примеру, пасторское удостоверение должно было свидетельствовать, что все члены семьи "владеют немецким языком, принадлежат к лютеранской вере, хорошего поведения, проживают в деревне и занимаются земледелием, все обязанности прихода честно выполняют и известны как честная христианская семья"17. Это было своего рода заключение о степени "политической благонадежности" иммигранта. Как выражался руководитель Немецкой секции Сибкрайкома ВКП(б) А. Шембергер, эти свидетельства, которые брали у пасторов даже сельские учителя, означало то, что люди являются "совершенно чистенькими от большевизма"'8.
Сдерживающим эмиграцию фактором являлась свобода заочного общения с выехавшими за рубеж родными и близкими. В немецкие села поступали из Америки и Германии журналы и газеты, денежные переводы и посылки, многочисленная письменная корреспонденция. Сыновья колонистов могли выехать на учебу в Германию. Выезд разрешался либо с ведома Наркомата Просвещения, дававшего соответствующее заключение о желательности и целесообразности поездки за рубеж в целях обучения, либо без него, если выезжавшее лицо имело за границей родственников, обязующихся содержать его в течение всего периода обучения. Для этого было достаточно представить соответствующее обязательство родственников, заверенное полпредством или консульством СССР за границей ,9.
Большой террор
17
Имел место и свободный выезд детей к родителям или родственникам, бывшим российским гражданам, которые могли апеллировать к заграничным представительствам советских обществ Красных крестов и Красных полумесяцев, действовавшим в Париже, Токио, Берлине и Берне. Ходатайства могли возбуждать и опекуны детей, граждане РСФСР. Правда, это разрешение (после оформления кучи бумаг) давалось только несовершеннолетним детям, не достигшим 14-летнего возраста. При приеме заявлений выяснялся также вопрос о том, на какие средства проживают, а главное, на какие средства проживали в России до революции заграничные родственники. Разрешение на выезд детей оформляли окружные отделы ОГПУ, а окончательное решение, как и в случае выхода из советского гражданства, принимало НКВД20.
С конца 1926 г., однако, советское руководство начинает вводить ограничения на свободный выезд немцев. 29 ноября КОМСТО (Комиссия Совета Труда и Обороны) по эмиграции и иммиграции, обсудив на своем заседании в присутствии представителя "РУСКАПА" вопрос "об эмиграции меннонитов из СССР в Канаду", приняла постановление, которым предложила "РУСКАПА" и другим пароходным организациям, осуществлявшим перевозку эмигрантов, "отказаться от обслуживания субсидированной (кредитовой или полукредитовой) эмиграции в Канаду меннонитов и других в таком же порядке, как это имело место в отношении субсидированной эмиграции в штат Сан-Паоло (Бразилия)". "РУСКАПА" обязывалась также прекратить всякую агитацию своих агентов за эмиграцию, допуская ее только а отношении людей, имеющих в Канаде близких родственников, и безработных. Местным силовым органам было предписано "принять все меры к немедленному роспуску незаконно существующих организаций и обществ, которые способствуют или оказывают помощь эмиграции из пределов СССР меннонитов", к отмене льгот при выдаче им заграничных паспортов, к отказу от выдачи таковых "коллективам или группам лиц или их посредникам". ОГПУ-НКВД обязывалось "через печатное оповещение" предупредить меннонитов "не поддаваться на агитацию за выезд заграницу и, во всяком случае, не ликвидировать свои хозяйства до тех пор, как в законно уставленном порядке они не получат документов, дающих им право беспрепятственного выезда из пределов Союза ССР"21.
2—1063
18
Бепковец
За этим постановлением последовал секретный циркуляр ЦИКа и СНК СССР от 9 декабря того же года, которым местным органам власти было предписано отказывать в льготах или полном освобождении от сборов при оформлении выездных документов гражданам, лишенным избирательных прав, находящимся под судом и следствием, а также и тем, чей выезд за границу "нецелесообразен с точки зрения общегосударственных интересов"22. Таковым и был признан выезд меннонитов. 23 февраля 1927 г. Межведомственное совещание при НКИД приняло в отношении их и особое строго секретное постановление следующего содержания: "Поскольку Наркомзем заинтересован в прекращении эмиграции меннонитов, ибо, как показывает практика, в Канаду отливают в порядке эмиграции меннониты, ведущие наиболее культурные хозяйства на территории Советского Союза", сделать соответствующее распоряжение ОГПУ "о проведении жесткой линии в смысле максимального сокращения" этой эмиграции23.
Следствием этого распоряжения стали многочисленные бюрократические проволочки, бумажная волокита при оформлении выездных виз, яростная антименнонитская кампания в прессе, преследования проповедников за выдачу рекомендаций и прямой отказ в заграничном паспорте без объяснения его причин, распространенные вскоре на представителей всей немецкой диаспоры СССР. В числе проволочек можно назвать введенный летом 1928 г. новый порядок оформления справок финансовых органов об отсутствии налоговых недоимок, без которых не выдавался заграничный паспорт. Суть нового порядка заключалась в том, что справку мог получить гражданин, проживающий в данной местности не менее 3 лет. В противном случае требовалась справка с места прежнего жительства или телеграфный ответ финоргана на вопрос об отсутствии за данным лицом налоговой недоимочное™ "за счет лиц, отъезжающих за границу"24.
Особенно резко положение изменилось в 1928— 1929 гг., когда сталинский режим начал свой крестовый поход против крестьянства. Рассмотрение его последствий в немецкой деревне Сибири требует, однако, хотя бы краткого экскурса в историю ее формирования и предшествующего развития.
Большой террор
19
Немецкая деревня в Сибири в канун "чрезвычайщины"
Формирование немецких поселений в Сибири началось в 1880-е гг., когда вместе с мощным потоком за рубеж наметился поначалу тонкий ручеек из колонистов, пытавшихся найти удачу за Уралом. Здесь гораздо легче, чем в европейской части страны, можно было приобрести землю в собственность, но, главное, что здесь не столь строго соблюдался закон о всеобщей воинской обязанности, поскольку правительство, заинтересованное в быстрейшем заселении Сибири, смотрело сквозь пальцы на тех, кто хотел его обойти. Но основная масса немецких переселенцев появилась в Сибири во время реформы П.А.Столыпина, которую немцы бурно приветствовали, а самому реформатору еще при его жизни сооружали в поселках памятники. К 1914 г. в степях Прииртышья, в Кулундинской и Барабинской степях, отчасти в Минусинской котловине, проживало свыше 75 тыс. немецких поселян (примерно 75% их составляли меннони-ты), которые обрабатывали около 400 тыс. га земли25. В годы Первой Мировой войны немецкое население Сибири заметно пополнилось за счет выселенцев и беженцев из Прибалтики, Польши, Украины и Белоруссии, а главным образом, за счет волынских немцев, депортированных в восточные районы империи. Тогда же в Сибири появились военнопленные Германии и ее союзников, значительная часть которых, будучи освобождена из лагерей в результате февральской революции 1917 г., осела в городах и немецких колониях края. В результате доля немцев в общей массе населения Сибири, составлявшая по Первой Всероссийской переписи населения 1897 г. всего 0,07%, достигла к 1920 г. 1,3%.
Будучи наделены в Сибири государственной землей по душевой норме (15 дес), переселенцы добились к 1914 г. передела и образования "семейных участков", практически сохранявшихся в их руках и в годы НЭПа26. Часть земельного фонда, используемого ими, была куплена или арендована у офицеров Сибирского казачьего войска и у аборигенов, в частности, у казахов. Меннониты перенесли в Сибирь и традиционные для них формы землепользования. Здесь, как и в Новороссии, не было передельной общины, а ориентация на земельную собственность
20
Бепковец
нашла свое выражение в отрубной и хуторской формах хозяйствования.
Значительное количество земли, которым располагали немецкие крестьяне за Уралом, завезенный в Сибирь породистый молочный скот (знаменитая красная немецкая корова), отличные сильные лошади, впрягавшиеся в двух-и трехлемешный плуг (нагрузка при обработке земли на такую лошадь в среднем доходила до 7 га, в то время как средняя по Славгородскому округу, к примеру, —4,5 га27), хозяйственные традиции, выработанные предыдущими поколениями немецких аграриев на русской земле, опыт освоения степей — все это позволило им с поразительной быстротой наладить на новом месте быстро вставшее на ноги предпринимательское фермерское хозяйство. Сыграли известную роль капиталы, привезенные с собой частью колонистов, в особенности меннонитами. Меннонит-ские общины в соответствии с давней традицией всегда помогали встать на ноги переселявшимся на новое место единоверцам. Так, только общины Гальбштадтской (Мо-лочанской) и Гнаденфельдской (Богдановской) волостей Новороссии выдали 295 500 руб. безвозмездного пособия 540 переселившимся в Сибирь, а заем 20-ти обществам меннонитских переселенцев составил 372 тыс. руб.28 Удивительное трудолюбие и организованность, свойственные немецкому народу, пуританская религиозная этика также сыграли свою роль в превращении немецкой деревни в Сибири в одну из самых благополучных в материальном и нравственном отношениях.
Во время гражданской войны и неурожая 1923—1924 гг. она, как и все окружающие ее деревни, сильно пострадала. Обследование 1926 г. показало, что мощность немецкого хозяйства в Сибири по сравнению с 1914 г. уменьшилась на 60%29. И хотя в последующие десятилетия, в особенности после коллективизации, она так и не достигла этого довоенного уровня, все же за несколько лет НЭПа значительно окрепла и подтянулась к прежним своим показателям. ПоданнымСибкрайисполкома, к 1928 г. немцы обладали самым "культурным хозяйством", "заготовляли около 50% к площади паров и зяби, в то время как средняя" цифра по тому же Славгородскому округу составляла всего 8%, "посев производили почти исключительно чистосортными семенами", проводили "агроме-роприятия, способствовавшие повышению продуктивности скота и урожайности полей"30.
Большой террор
21
Чтобы зримо представить немецкую земледельческую колонию в Сибири, обратимся теперь к демографической статистике. По переписи 1926 г. в Сибири проживало 77 848 немцев, большинство их — около 72 тыс. — составляли крестьяне. По округам Сибирского края они распределялись так: в Славгородском округе —30 596, Омском — 29 528, Рубцовском — 1878, Барабинском — 1841, Минусинском—1434, Томском —872, Тарском — 745. Небольшие островки немецкого населения имели место в Каменском и Кузнецком округах. Самые крупные колонии сосредоточивались в Славгородском и Омском округах. В округах картина была такой: Славгородский округ: Славгородский район —9488 человек, Знаменский — 7437, Андреевский — 3220, Ново-Александровский— 3082, Благовещенский — 2953, Ключевский — 1023. В этих районах уже в 1926 г. были выделены немецкие национальные сельсоветы. В Ново-Александровском: Подсосновский (1.531 немец из 1547 жителей), Камыше-нский (980 из 1041); в Ключевском районе: Ананьевский (все 744 жителя); в Благовещенском: Гляденский (1089 из 1141). Славгородский район имел 8 немецких сельсоветов: Звонарев-Кутский (все 1112 жителей), Басловин-ский (все 587), Киргизский (все 1420), Кусакский (1036 из 1089), Гришевский (все 862), Степной (все 726), Уза-линский (все 623), Кановский (все 830). Чисто немецкими были 3 сельсовета в Андреевском районе: Александ-ро-Невский (все 583), Гофентальский (все 742), Розен-тальский (все 436). Практически полностью из немецких сельсоветов (9 из 10) состоял Знаменский район: Ново-Романовский (1059 из 1063), Маленький (1118 из 1120), Редко-Дубровский (1029 из 1123), Равнопольский (750 и 759), Никольский (762 из 765), Орловский (933 из 940), Дворский (711 из 714), Петровский (все 851), Чистов-ский (все 761). Только Розовский сельсовет имел смешанное население (400 немцев из 916 жителей).
Знаменский и Ново-Александровский районы составили основу образованного здесь в 1927 г. Немецкого района с 17 сельсоветами. После его выделения в округе оставалось еще 11 чисто немецких сельсоветов, 13 были смешанными. Всего в'Славгородском округе на это время было 6 тыс. немецких хозяйств, более 70% которых составляли хозяйства меннонитов31.
В Омском округе немецкое колонистское население сосредоточивалось в следующих районах: Сосновском —
22
Бепковец
9198 (сельсоветы: Приваленский (671 из 684), Цветно-польский (738 из 1283), Звонарев-Кутский (813 из 870), Зеленопольский (738 из 1283), Кручинский (830 из 1375), Сосновский (972 из 974), Новинский (849 из 851), Александровский (1664 из 1666), Поповский (1020 из 1632); Москаленковском — 3805 человек (сельсоветы: Екатери-новский (905 из 1128), Мариенфельдский (728 из 1256), Гальбштадтский (664 из 1083), Степковский (497 из 1396), Мироновский (457 из 759), Покровский (256 из 1876), Николаевский (103 из 2.105); Любинском —6.162 человека (сельсоветы: Астраханский (1335 из 1856), Помогаевский (533 из 774), Протопопский (804 из 1008), Ребровский (1207 из 1710), Пестроковский (404 из 979), Степанов-ский (562 из 2.842), Федоровский (303 из 459), Красногорский (93 из 246), Марияновский (143 из 1149), Щербаковский (140 из 1155); Исиль-Кульском —1895 человек (сельсоветы: Солнцевский (567 из 763), Пучковский (831 из 1261), Евсюковский (252 из 700), Исиль-Кульский (128 из 4353); Борисовском—1883 человека (сельсоветы: Красноярский (833 из 995), Ново-Скатовский (582 из 811), Михайловский (109 из 1545), Пекинский (224 из 1070); Одесском—1818 человек (сельсоветы: Побочин-ский (1282 из 1538), Пришибский (486 из 486); Бородинском—1534 человека (сельсоветы: Трусовский (636 из 1069), Осиновский (344 из 692), Максимовский (255 из 1358), Шпехтовский (145 из 1144); Ачаирском — 1015 человек (сельсоветы: Семеновский (534 из 941), Евтушин-ский (196 из 394). Остальное немецкое население распределялось небольшими группами еще в 5 районах Омского округа, в том числе Еланском, где имел место немецкий сельсовет —Хортицкий (394 из 581), Калачин-ском, Корниловском, Крестинском и Павлоградском. Общее число немецких поселков здесь равнялось 187. По религиозному признаку, согласно данным крайкома ВКП(б), на начало 1927 г., их население распределялось так: в лютеранских общинах ("сектах") состояло около 16 тыс. человек, католических—10 тыс., меннонитских (секты баптистов, штундистов, альянцев, евагенлистов, братьев во Христе и др.) —6 тыс. Их обслуживали 23 пастора и проповедника в 21 лютеранской и 12 католических церквах и молитвенных домах32.
Две крупные немецкие колонии находились в Рубцовском округе: Саратовка (520 колонистов) и Самарка (914 человек). Следом шел Барабинский округ, тоже с двумя
Большой террор
23
крупными колониями: в Купинском районе, где находились немецкие деревни Блуменфельд (Цветнополье), Орловка, Антоновка, Граничное, Красный Кут, Николаев-ка и хутор Нейфельд, и в Татарском, где в деревне Не-удачино и десяти хуторах (Березовке, Виже, Гибнера, Дика, Краснопольском, Клюевке, Левена, Лесовке, Тевса и Шредера) проживало 399 человек33.
В Минусинском округе перепись зафиксировала 1245 немцев-колонистов. Самыми крупными здесь были деревни Николаевка (693 человека) и Александрова (242) в Абаканском районе. В Минусинском районе 178 немцев проживало в селе Краснопольском Смирновского сельсовета, вместе с поляками, белорусами, украинцами и мордвой, а в Каратузском, вместе с эстонцами, 135 человек в деревне Нижняя Буланка. Сравнительно большая колония образовалась из волынских немцев в Болотнинском районе Томского округа, концентрировавшихся в двухъ местах: Юли-ановских и Бутырских хуторах (около 150 хозяйств). Наконец, необходимо указать еще одну из самых ранних в Сибири дореволюционных колоний в Екатерининском районе Тарского округа, насчитывавшую 707 человек (Кош-кульский сельсовет). Немецкие колонисты поселились здесь в 1898 г., распахали поляны в урманских лесах и раскорчевали их часть, добыв себе к середине 1920-х гг. около 500 дес. пахотной земли. Но главной отраслью хозяйства у них было животноводство, ибо урожайность хлебов хронически падала, и хлеб для пропитания приходилось покупать в соседних деревнях или на окружном базаре34. Позднее немецкие хутора Тарского округа были объединены в один национальный сельсовет —Федоровский. Они располагались в радиусе 36 км друг от друга: Федоровский, Литковский, Мариановский, Березовский, Александровский, Скарлинский, Вышновский и Романовский. К концу 1930 г. в них насчитывалось 178 хозяйств с 904 душами населения.
В разгар НЭПа в немецких колониях Сибири возникли многочисленные кооперативы для кредитования хозяйств и сбыта продукции. К середине 1920-х гг. только в Омском округе, который по признанию сибирских властей был "раем для кулаков и землевладельцев" и где сохранялась не только отрубная система землепользования в большинстве немецких сел, но и нелегальная "покупка и продажа земли"36, действовали отделения Всероссийского меннонитского сельскохозяйственного союза, объе
24
Белковец
динявшие 14 семенных-племенных товариществ, машинные и коневодческие кооперативы, 8 контрольных союзов. К 1927 г. число семенных и животноводческих кооперативов выросло до 26, появилось 11 маслодельных, 5 кредитных, 6 потребительских. Всего действовало 59 кооперативов, в том числе 17 в Москаленковском и 22 в Сос-новском районах36.
В Славгородском округе по степени кооперирования немцы также шли впереди окружающего населения. Здесь к началу 1927 г. существовало 47 объединений, в том числе 12 семенных, 12 поселковых, 5 машинных, 8 сельхозартелей, 6 ТОЗов, 4 коммуны37. Особенно полезной была деятельность меннонитских обществ. Они продавали по всей Сибири чистопородный молочный скот кра-снонемецкой породы, чистокровных свиней белой английской породы (йоркширов), кур элитных пород и высокосортный семенной материал.
В 1924—1925 гг. в меннонитских селах и хуторах было проведено обследование с целью выявления лучших пород скота, которые можно было использовать для племенной работы. Вот некоторые выдержки из его материалов.
Хутор Фрезе-Нейфельд в 8—10 верстах от станции Мо-скаленки Сиб. ж. д. Основан в 1806 г. поселенцем из Екатеринославской губ. Исаем Исаевичем Варкентином. В 1908 г. хутор был перекуплен выходцем из той же губ. Петром Петровичем Фрезе. Вместе с Корнеем Андреевичем Нейфельдом он привез в Сибирь 7 телок и 2 бычка краснонемецкой породы. С той поры их стадо выпустило с племенными целями, главным образом, по мен-нонитским селам, 40 голов и свыше 20 голов молодняка, по преимуществу бычков, сыграв тем самым "большую культурную роль" в истории молочного скотоводства Омского уезда. Во время осмотра стада 26.10.24 г. в нем было 28 голов крупного рогатого скота разного пола и возраста, в том числе несколько коров-рекордисток. "При осмотре стада... скот выглядел рослым, крепким, хорошо выхоженным, красивым, с большими молочными данными и вполне заслуживает того, чтобы быть культурным рассадником культурного скота высоких немецких кровей", — говорилось в описании, поместившем портреты владельцев хутора и лучших представительниц их молочного стада38.
Большой террор
25
Не хуже выглядел хутор Ивана Францевича Матиса, существовавший с 1900 г. в 12 верстах к западу от Омска. Матис, выходец из Бердянского уезда Таврической губ., привез с собой 6 коров-полукровок: немок-симменталок и 2 быков, которых он пытался скрещивать с коровами-сибирками. Теперь в его стаде 33 головы, в том числе бык, 17 дойных коров, 6 нетелей, 9 телок 1924 г. "Стадо содержится в полном порядке как в отношении помещения, так равно и в отношении ухода и кормления", — гласят выводы комиссии. Очень высока производительность: корова Венера 4-х телков, по подсчету владельца, дала молока около 300 пудов за лактацию. Помимо грубого корма коровы получают корнеплоды, отруби, жмых39.
Не оставали от омичей немцы Барабинского округа, где в 1927 г. оформилось 5 маслоартелей и 1 контрольный союз (в Неудачино)40. Вообще НЭП способствовал формированию крупных фермерских хозяйств, которые засевали по несколько сотен десятин земли, сдавая часть ее в аренду, держали по 5—6 наемных работников и платили до 2 тыс. рублей годового налога. Уже в эти годы в силу своего "общего экономического состояния" и "преимущества хозяйства немцев" колонии оказались лучше других сел снабжены тракторами. Так, в Немецком районе первые колхозы, обоществив их, получили тракторный парк в 18 единиц. Здесь уже в середине 1920-х гг. приходилось по 0,45 трактора на 100 га пашни, в то время как в целом по Славгородскому округу всего 0,2441.
К середине 1920-х гг. появились признаки возрождения национальной школы, разрушенной в годы гражданской войны. На общественные деньги немцы отремонтировали школьные здания, начали строить новые, как это делалось и ранее, стали брать на общественное содержание учителей, покупать топливо и учебники. В 1926 г. в Омском округе 51% детей в немецких селах посещали школу. Это немало, если учесть, что в округе было всего 75 национальных школ, и 40 из них принадлежали немцам. Советское государство в эти годы практически не участвовало в строительстве национальных школ. На нацменовские учреждения ОНО в том же Омском округе государство отпускало лишь 6% всей сметы наробраза, в то время как число национальных меньшинств составляло 35% всего населения42.
26
Бепковец
Слабее выглядел Славгородский округ, где только 39% немецких детей в 1926 г. сели за парты. Но и здесь немецкие школы составляли половину нацменовских школ (24 из 42), причем все они, как и ликпункты по борьбе с неграмотностью и избы-читальни, содержались за счет поселян. Однако процесс возрождения немецкой деревни, как и окружавших ее русских, украинских, белорусских, эстонских и других сел, был неожиданно прерван, когда сосредоточившее всю полноту власти в стране в своих руках сталинское руководство окончательно перешло к политике "классового" наступления на крестьянство. Уже первые санкции в отношении его зажиточной части, так называемых "кулаков", не могли не затронуть немецких поселян, в каком бы районе СССР они не проживали,— в бывшей Новороссии, в Поволжье, в Крыму или Сибири. Но хуже всего было там, где в силу разных причин местные власти действовали особенно рьяно. К таким регионам вполне может быть отнесен Сибирский край.
"Чрезвычайщина" в немецких колониях Сибири
В течение предыдущих двух столетий в Сибири сложилось высокотоварное зерновое производство, дававшее в предреволюционные годы ежегодно от 30 до 80 млн. пудов хлеба (главным образом пшеницы). Высокой товарностью отличалось и сибирское животноводство, в особенности молочное. В начале XX в. сибирское масло, как известно, буквально заполонило российский и мировой рынок. Доля его в экспорте России в 1906—1910 гг. составляла 91,9%43. В 1913 г. за границу было вывезено около 4,5 млн. пудов сибирского масла44, которое давало золота казне в 2,5 раза больше, чем вся сибирская золотопромышленность45. Это были главные показатели развития в Сибири предпринимательского капиталистического хозяйства, в котором гораздо более широко, чем в европейской России, применялся наемный труд и современные машины. Не случайно Ленин писал о сибирских крестьянах, что "это самые сытые крестьяне", крестьяне, "развращенные капитал из
Большой террор
27
мом"46. В результатах этих была и известная доля труда немецких колонистов.
Очевидно поэтому Сибирский край получал от советской власти повышенные задания по хлебозаготовкам, и в 1928—1929 гг. здесь было изъято 105,6 млн. пудов хлеба, что составило 20,5% всех заготовок зерна в СССР и 27,8% —в РСФСР47. Не случайно хлебозаготовки в общей политике классового наступления на крестьянство превратились для местных властей в своего рода самоцель, достижение которой оправдывало любые средства.
Немецкая деревня Сибири, сравнительно хорошо механизированная, имевшая разветвленную сеть перерабатывающих предприятий и кооперативов, дававшая значительную долю товарной продукции и посему рассматривавшаяся местной властью как "сплошь кулацкая", и стала одной из первых жертв начавшегося в 1928 г. классового похода на кулака. Резкое сокращение кредитов, поставок машин, высокие налоги на немецкие хозяйства (при одинаковой урожайности и доходности с русскими и украинскими), применявшие наемный труд или имевшие мельницы, крупорушки, масло —и шерстобойки, другие заведения по переработке сельскохозяйственной продукции, практиковавшие сдачу в аренду земли и т. п., обрушились на нее уже в 1928 г., когда партия в своей экономической политике стала все более ориентироваться на пресловутый классовый принцип. Тогда же начался разгром так называемых "кулацких лжекооперативов" и были уничтожены все упомянутые выше меннонитские и другие сельскохозяйственные общества, уже в 1927 г. переведенные в систему "Сельхозсоюза". Их признали "лжетовариществами" или "скрытыми кулацкими хозяйствами, через которые эксплуатировалось окружающее население".
В 1928 г. началась организация колхозов и совхозов и одновременно сгон зажиточных крестьян с земли, право первоочередного устройства на которых получил социалистический сектор. Большинство немецких хуторов, в том числе и те, о которых шла речь, прекратили свое существование. Под разными предлогами власти стали изымать земельные наделы и в поселках, где стали обустраиваться окружные организации Зернотрест, Овцевод, Скотовод и др. Особенно сильно были затронуты земли немецких крестьян в Ново-Омском районе (бывшем Сосновском), где на них разворачивались совхозы
28
Белковец
№ 22, 24 и др. Совхоз № 24 потребовал при этом "добровольного переселения" жителей поселков Герасимов-ка, Гауф, Мецлера и Кошкарева48.
Переселение носило характер обыкновенной экспроприации, ибо крестьяне теряли при этом все результаты своего многолетнего труда. Только в начале января 1930 г., когда началась "борьба с перегибами", Сибкрайком принял решение о выплате компенсаций крестьянским хозяйствам, выселяемых с земель, отводимых под совхозы Зернотреста. Но оно предусматривало выдачу таковой лишь бедняцким и середняцким хозяйствам и в размерах, "предусмотренных инструкцией" самого Зернотреста. Кулацким хозяйствам, естественно, никакой компенсации не полагалось. Стремясь закрепить на будущее этот порядок, открывавший новые возможности для злоупотреблений местным хозяйственникам, крайком вышел в ЦК ВКП(б) с инициативой— закрепить этот беззаконный акт "в советском порядке соответствующими законоположениями"49.
Злоупотреблений же было более чем достаточно. Так, прибирая к своим рукам землю немецких колонистов, совхозы скупали у них домашнюю утварь и провоцировали их выезд с насиженных мест. В поселке Мирные Долины Омского округа у крестьян была отнята земля уже приготовленная с осени к весеннему севу и отведена под посев неудобица. Все постройки, говорили при этом немцам, вы отдадите задаром, ибо все равно уедете50.
В результате была нарушена и стала сокращаться норма землеобеспечения хозяйств (с 5—7 га до 4), к тому же началось "выравнивание землепользования по едокам", что также ударило по зажиточным и средним крестьянам 5|.
Аналогичная акция "переселения" намечалась и на территории Немецкого района, где на площади в 13 500 га должен был развернуть свои мощности свиноводческий совхоз. Он задумывался как "база для племенного свиноводства" и "решения мясной проблемы" в районе, ради чего подлежали "расселению" 3 поселка "емкостью в 98 дворов, запроектированных в черту отвода"52. Только резкое неприятие этой идеи жителями района не позволило ее осуществить.
Но особым бедствием для немецкого села стали хлебозаготовительные кампании, когда после поездки Сталина по Западной Сибири в начале 1928 г. была вновь
Большой террор
29
реанимированы продразверстка, подворные обходы и обыски, закрытие базаров и задержка везущих хлеб в города крестьян. В телеграмме ЦК от 14 января 1928 г., посланной на места в связи с хлебозаготовительным кризисом, районы Урала и Западной Сибири были признаны вторыми по значению (после южных) в наверстывании плана. "Нажим здесь нужен отчаянный, так как это последний резерв",— говорилось в ней, —а хлебозаготовки — "крепость", которую нужно было взять во что бы то ни стало". В эти хлебные районы для осуществления "нажима" и выехали Молотов (Урал) и Сталин (Сибирь). Последний провел 18 января 1928 г. в Новосибирске специальное заседание бюро крайкома с представителями заготовительных и других организаций и выступил на закрытом бюро 20 января с речью. Затем с его участием состоялись кустовые совещания представителей партийных и советских организаций Барнаула, Бийска, Рубцовска, Славгорода и Омска. "Никаких отговорок и отступлений от плана допускать нельзя! Задание (в 60 млн. пудов) должно быть выполнено! Нужно нажать на это дело по-большевистки!"— таков был лейтмотив всех его выступлений53. "Нажим по-большевистки" —означал одно — насилие. "Петруху посадили, Ванюшку посадили, — могут и меня посадить. Нет уж, лучше я продам хлеб. С Советской властью нельзя не считаться", —такую "силовую аргументацию" необходимо было внедрить в сознание крестьян54.
Введение чрезвычайных мер сделало возможным привлечение к судебной ответственности с конфискацией имущества "злостных саботажников и спекулянтов". Таковыми объявлялись все лица, отказывавшиеся продавать хлеб по твердым государственным ценам (в 2—2,5 раза ниже рыночных). Особенно интенсивно эта статья применялась в Омском и Славгородском округах, где сразу же была нарушена "норма приговоров" (по 10 хозяйств на район, спущенная сверху) и конфискованы сотни тысяч пудов хлеба у подвергшихся судебному преследованию крестьян. Конфискации затронули не только "спекулянтов", но и всех, кто применял наемный труд, кто "эксплуатировал" своих односельчан с помощью сельхозмашин и перерабатывающих предприятий, мельниц, амбаров, маслобоек, кожевен, сепараторов и пр. И хотя поначалу инструкции краевых властей ориентировали местных функционеров на то, чтобы они не трогали при кон
30
Белковец
фискации сельхозорудия и скот, на практике изымались не только главные средства производства — плуги, молотилки, лошади и коровы, но и гвозди и керосин, мыло и мебель55.
К 1929 г. сибирские советские и партийные органы изобрели так называемый урало-сибирский метод хлебозаготовок, по которому 65% всего плана падало на кулацкие дворы. "Хлебные тройки", сотни уполномоченных — партийных и советских работников, многочисленные комиссии содействия хлебозаготовкам, составленные из "активистов", принялись выколачивать из крестьян повышенные задания, налагая штрафы, описывая и распродавая имущество, подвергая сопротивлявшихся пыткам, аресту и лишению свободы, а в некоторых случаях и расстрелу. Уже в ходе этой кампании тысячи крестьянских хозяйств, объявленных кулацкими, были оштрафованы пятикратным увеличением поставок, а сами "кулаки" осуждены судом и высланы за пределы прежнего местожительства.
С этого времени на селе стали активно насаждать осведомительную сеть. Специальное постановление Сибкрай-исполкома от 31 августа 1929 г. о проведении хлебозаготовок, предписав "принятие в нужных случаях мер физического воздействия включительно до применения в дело оружия" для "ликвидации возможных массовых эксцессов" во время заготовок, рекомендовало действовать и уже "испытанными" средствами, как-то: "разложение изнутри, дискредитация руководителей и подстрекателей волынок, выдержанное поведение" работников административных органов (то есть милиции), "взятие инициативы в свои руки" и т. п. Наряду с этим требовалось внедрение "осведомительной сети" для "наиболее полной и регулярной информации вышестоящих органов о состоянии деревни со стороны нижестоящих". Посему предполагалось позаботиться об "улучшении материального обеспечения работников адморганов в отношении снабжения их хлебом, квартирами (изъятыми, кстати сказать, у репресированных крестьян —Л. Б.), премированием и пр." и оградить актив деревни от кулаков "за данные им сведения о кулацкой активности, установить строгую конспирацию фамилий заявителей, решительно обеспечив вместе с этим защиту рабкоров, селькоров и других деревенских активистов от каких бы то ни было гонений за их рабкоровскую (!) деятельность"56.
Большой террор
31
При определении хлебозаготовительных заданий в немецких селах, как, собственно, и в окружающих их, цифры урожайности брались с потолка, как и сами задания. В расчет принимался лишь спускавшийся сверху план, а не реальные хозяйственные возможности деревни. Уже в 1928—1929 гг. при проведении хлебозаготовок не принимались в расчет собственные потребности хозяйств (семенной фонд, фураж для скота, потребительские запасы). Все выгребалось подчистую. Позднее власти признают, что "переоценили мощь" многих хозяйств, в которых после спуска дополнительных заданий и проведения обысков обнаруживалось вместо предполагавшихся сотен пудов спрятанного хлеба в лучшем случае десятки, а в худшем — 7—10 пудов57.
В Немецком районе, где хлебозаготовительный план 1929 г. был принят всего 29 поселками из 54, власти прибегли к его пятикратному пересмотру в отношении "кулачества", что привело к разорению считавшихся ранее состоятельными хозяйств. Здесь только "индивидуально обложенных" было 152 хозяйства и свыше 500 плативших сельхозналог с надбавкой 58. Здесь, как и в других районах Славгородского округа, было допущено "значительное число искривлений политики партии". Имели место "доведения плана до середняцких и бедняцких дворов" и его разверстка по этим дворам "в рабочем порядке" уполномоченными по хлебозаготовкам, продажа "середняцких хозяйств", подворные обыски летом 1929 г., когда у подозреваемых в сокрытии хлеба изымалось по 15—20 фунтов, описи имущества тех, кого можно было отнести к категории бедняков59. Так, среди "распроданных" в 1929 г. хозяйств значилось хозяйство "бедняка-партизана" Абрама Герцена из пос. Каратоль, "бедняка" Ивана Якуба из Камышенки, красноармейца Коопа из Дво-рского, чьи семейства были "выгнаны на улицу"60.
Аналогичная картина наблюдалась в немецких поселках Благовещенского, района, где индивидуальным налогом облагались все проповедники, независимо от принадлежности к той или иной социальной категории, в том числе и "бедные", а также все лица "за злостную несдачу излишков". В другом месте, в пос. Орлово, на одного из середняков навесили черную доску, заставили ходить по селу и кричать: "Я дурак, не сдал хлеба"61. В Омском округе "ксендзов раскулачивали до последней рясы, спрашивали сколько времени, а затем отбирали часы"62. При
32
Белковец
меры подобного произвола, характерные для всего региона, можно приводить еще и еще. Однако нас интересуют другие факты, позволяющие говорить об известной дискриминации немецких крестьян в ходе хлебозаготовок 1928—1929 гг. Они таковы: если и в целом по Слав-городскому округу сельхозналог в 1929 г. вырос по сравнению с 1928 г. на 65,8%, то по Немецкому району —на 77%, в том числе у кулаков на 139, а у середняков на 146%. Если в целом по Омскому округу количество индивидуально обложенных крестьян равнялось 2%, то по 4 немецким сельсоветам из 5 Сосновского района — 4%, по Москаленскому району эти цифры соответственно равнялись 2,2 и 4,5%. В последнем по первоначальным прикидкам несоответствие было еще большим: предполагалось подвергнуть индивидуальному обложению 418 хозяйств района (7%), из них 67, то есть 10,4% были немецкими. Подобное на деле произошло в целом ряде сел. В Новинке Сосновского района в списке индивидуально обложенных хозяйств 33 принадлежали немцам, что составляло 9,5% всех хозяйств сельсовета, в Александровке того же района —27 хозяйств или 9%, в Зеленопольском сельсовете — 25 хозяйств или 8,3%63. В Немецком районе ряд сельсоветов (Орловский, Дворский, Никольский и другие) не был освобожден от налога за прирост посевных площадей, как это имело место в других районах64. Заметим, кстати, что в той же Новинке из указанных 33 хозяйств во время выбивания дополнительного плана по хлебозаготовкам у 22 было описано имущество (они должны были поставить 12 705 пудов хлеба, но у них нашлось всего 961 пуд. "различных продуктов"), а у 4 конфисковано65.
Для проведения хлебозаготовок в немецкие села уже в это время стали направляться мобилизованные ЦК ВКП(б) члены партии из числа рабочих-немцев крупных партийных организаций, главным образом, Московской. В колониях они "зарабатывали" себе характеристики, которые играли немаловажную роль в их дальнейшей карьере партийно-советского работника. В 1928 г. в Рубцовском округе полтора месяца трудился московский "рабочий Миллер", который "классовую линию проводил правильно", оказался "идеологически тверд" и оставил после себя в деревне Верх-Камышенке "хорошо организованную общественную работу и бедняцко-батрацкий и середняцкий актив". Другой уполномоченный, "товарищ
Большой террор
33
Беккер", хотя и был признан "выдержанным партийцем" и "каких-либо уклонов за ним замечено не было", "в практической работе показал себя слабым, в особенности при проведении кратного обложения". У него не хватило решимости "организовать массы на выкачку излишков хлеба"66. И все же тот факт, что хозяйство немецких крестьян уничтожалось руками привлеченных к этому делу соплеменников, вряд ли может служить оправданием проводимой политики.
Немецкие крестьяне ответили на насилие в хлебозаготовках сокращением посевных площадей. В 1928— 1929 гг. по 4 немецким сельсоветам Сосновского района Омского округа это сокращение составило 7,9%, хотя в целом по району —4,8%, по 5 селениям Москаленков-ского района—11% (по району —5,3%). В немецких поселках Сосновского района посев сократился более чем на 1 тыс. десятин: в Александровке — на 430, Сосновке — 199, Круче —389. Соответственно шло сокращение тягловой силы67. Однако этот тревожный симптом не был замечен властями, озабоченными выполнением хлебозаготовительного плана.
"Чрезвычайщина" характерна не только экономическим насилием, к которому, чем далее, тем все более присоединялось политическое бесправие, когда тысячи "непослушных и непокорных крестьян" были объявлены "лишенцами". Избирательных прав в эти годы стали лишать всех индивидуально обложенных, членов их семей и членов семей осужденных. В немецких селах более половины лишенцев, своеобразных изгоев в обществе, составляли проповедники, учителя, выполнявшие проповедническую работу или служившие одновременно кистерами, другие служители культа — звонари, дирижеры хоров и т. п. Прав здесь лишали за "неподписание тракторных обязательств" (был такой заем), за неуплату алиментов, "за ветряную мельницу", за сепаратор в доме, за "явно кулацкую психологию", за няньку в многодетной семье, за батрака, нанятого во время уборки урожая... В этом деле царил полный беспредел, и любой секретарь партийной ячейки или ретивый уполномоченный из округа мог лишить прав каждого, чья физиономия им не понравилась. "В Дегтярке все сволочи и всех надо лишать",— заявлял, к примеру, секретарь партячейки по поводу немецкого села в Славгородском округе68. В Немецком районе в 1929 г. число лишенных прав достигло 705 хозяйств
34
Белковец
(свыше 22%, хотя, как правило, в других районах этот процент не должен был превышать 10)69. В Астраханском сельсовете Любинского района во время выборов 1929 г. было лишено прав 20 хозяйств, 15 из них — немецкие, 12 из 15 принадлежали руководителям религиозных общин.
Последнее обстоятельство означало конец передышки, отпущенной советской властью церкви в годы НЭПа, и начало нового после рубежа 1910—1920-х гг. витка репрессивной политики по отношению к религии и верующим. На смену рекомендованному XIII съездом партии в 1924 г. внимательному отношению к ним, призванному снять враждебные к советской власти настроения трудящегося населения, порожденные издевательством над религией и ее служителями, вновь пришла массированная атака на них и на религиозное мировоззрение.
В 1928 г. религиозные общины стали лишаться права осуществлять благотворительные функции, оказывать верующим медицинскую и иную помощь, защищать их интересы перед власть имущими и попали под бдительный надзор органов ОГПУ. Были запрещены все религиозные издания, в том числе журналы меннонитов "Унзер Блатт" и евагелических лютеран "Унзере Кирхе", многие пасторы были арестованы и осуждены за распространение "нелегальной" религиозной литературы, полученной ими от единоверческих организаций в Германии и других странах. В ноябре 1928 г. Центральный Совет Союза Безбожников СССР, своего рода карательного по отношению к церкви органа, обратился к низовым организациям с призывом: "антирелигиозная пропаганда среди национальностей должна по своим размерам и глубине догнать в течение 1928—1929 гг. антирелигиозную пропаганду среди русских". В связи с этим провозглашался лозунг, гласивший, что в стране не должно быть ни одной национальной школы, ни одной детской организации или учреждения, "в которых не проводилось бы антирелигиозной работы и в которых не существовало бы детского безбожного движения"70. С этого времени общество развернуло яростную борьбу с религиозным воспитанием, с религиозными праздниками и обычаями. "Мы организуем колхозы, — заявлял главный безбожник страны, руководитель Союза, Емельян Ярославский, — это значит, что мы должны покончить с церковью", разоблачить священников как "пособников и защитников кулака"71.
Большой террор
35
В апреле 1929 г. подоспело и постановление ЦК и СНК, которое ввело в действие систему наказаний за преподавание вероучения детям и подросткам, за религиозную и антисоветскую пропаганду. В нее входили тюрьма, принудительные работы, высылка и угроза смертной казни 72. Особенно нетерпимой для советской власти в условиях начавшегося раскулачивания и коллективизации стала евангелическая церковь —церковь кулаков. По немецким селам прокатились яростные антирождестве-нские кампании, из школ стали изыматься старые учителя. Только в Немецком районе в течение 1928—1929 гг. "за религиозный уклон в преподавании" было изгнано 15 учителей. В ответ на подобные действия властей общины прибегли к закрытию школ по решению общих собраний, резонно считая, что лучше быть совсем без школы, чем иметь антирелигиозную школу73.
Конфликт, естественно, закончился не в пользу верующих. С осени 1929 г. антирелигиозная работа в районе резко усилилась, был создан свой совет союза "Безбожник", а на местах, правда, пока еще в девяти поселках, организованы ячейки и кружки воинствующих безбожников. Партийное руководство района провело также конференцию союза, отправило 5 человек немцев на краевые курсы безбожников, была "заброшена на места соответствующая антирелигиозная литература"74. В ноябре по решению малого президиума Славгородского ОИКа началось расторжение договоров с религиозными общинами евангельских христиан и католиков на бесплатное пользование молитвенными домами. Тогда же два дома № 52 и 53 по ул. Тимирязева в Славгороде, принадлежащие этим общинам, перешли в муниципальный фонд Горсовета 75. Целям борьбы с религией служило и введение в августе этого же года удлиненной рабочей недели (5 дней рабочих, 1 день выходной), что привело к практической ликвидации воскресных церковных праздников и вызвало резкое недовольство немецкого населения.
"Крепко сидит в головах бог, — писал в своем письме в окружком секретарь Исиль-Кульского райкома партии. — Когда я в своем докладе (в немецком селе Моргенау — Л. Б.) довольно основательно лягал богов, то один пожилой немец отчаянным голосом сказал "пошалуста, не-трокайте пога, не надо трокать пога", видимо действительно стало не втерпеж". Полуторачасовой доклад секретаря, посвященный хозяйственному положению, задачам
36
Белковец
и дальнейшему пути развития сельского хозяйства, был встречен, по его признанию, "убийственным молчанием массы". "Чувствуется,— замечал он, — обособленность сектантская-национальная,... в задаваемых вопросах и большей части выступлений лейт-мотивом были жалобы на плохой урожай, высокий ЕСХН (единый сельхозналог — Л. Б.), самообложение, взыскание задолженности и т. д., короче говоря кулацки-зажиточный вопль, что "нет жизни, нет возможности развиваться", а отсюда вывод 1) либо идти в коллектив, определенно чтобы получить облегчение, кредиты и все подобное,... или 2) необходимо ехать в Америку..."76.
Так было в начале 1929 г. К концу его убеждение как метод антирелигиозной работы сменится в немецкой деревне двумя другими. Один —это, по меткой характеристике другого партийного функционера из крайкома, "арест или лишение права голоса за принадлежность к той или иной секте" и другой —это индивидуальное обложение, в том числе и за то, что "останавливаются на квартире проповедники или попы"77.
Вся эта борьба с религией не могла не сказаться на настроениях глубоко верующих немецких крестьян, не пожелавших вскоре терпеть надругательства над религиозным чувством и массовое беззаконие властей. Для немецких колонистов, принадлежащих к "чуждым конфессиям" и живших в иноязычной и инонациональной среде, церковь была не просто местом, где велось богослужение. Это было более широкое культурное явление, центр сосредоточения интеллектуальных сил, центр духовного общения. С церковью было связано просвещение, обучение и воспитание детей, призрение больных, убогих и сирот. Она протягивала руку помощи всем страждущим и одиноким, впавшим в бедность и вообще потерпевшим жизненное фиаско. В немецких колониях, представлявших собой достаточное замкнутые в конфессиональном отношении сообщества людей, каждый житель был в первую очередь членом религиозной общины. Быть вне конфессии считалось аморальным и вообще ненормальным с точки зрения человеческой психики делом. Это был нонсенс. Церковь определяла здесь весь образ жизни, ее уклад, ее ритм, времена года, праздники и будни. В жизни каждой семьи и отдельного человека были непременные вехи-обряды: крещение, конфирмация, венчание, погребение. Церковь принимала нового человека на зе
Большой террор
37
мле и провожала его в мир иной. Это были важные вехи, собиравшие и сплачивавшие семью в единое целое. Религиозные традиции, обычаи, культивировавшиеся веками, формировали высокую нравственность у членов общины, чувство коллективизма, сострадания и взаимовыручки, отличавшие немецких колонистов. Они делали сообщество иноземцев на русской земле народом, объединяя его вокруг своих пасторов.
Втягивание немецких общин в антирелигиозную борьбу и, в особенности, превращение национальной школы в место, из которого было не просто изъято преподавание вероучения, но в котором велась разнузданная антирелигиозная пропаганда, имело самые тяжелые последствия для сохранения национальной идентичности. Запрет на преподавание вероучения и введение взамен него марксистской идеологии принесли в жертву целое поколение учителей со старым мировоззрением, не устраивавших нового заказчика. Уничтожение учительства, начавшись в конце 1920-х гг., продолжалось в течение 1930-х гг. и завершилось полным запретом преподавания на родном языке в национальных школах в 1938 г. С конца 20-х гг. молодежь должна была расти в условиях абсолютного господства атеизма, насаждаемого сверху силовыми методами. Только семья, да и та под покровом строжайшей секретности, могла сберечь остатки религиозного воспитания. Правда, тогда ей помогали прямолинейные, доходящие до смешного, действия невежественных "активистов", пытавшихся внедрить в сознание людей новые воззрения. Приведу на сей счет любопытный факт, происшедший летом 1929 г. Проехав по Немецкому району, один из таких активистов, некто Д.А. Сон-дор, сообщал в Славгородский окружком ВЛКСМ: "В районном селе Гальбштадте общественной работы среди молодежи не ведется. В клубе молодежь устраивает ежедневно танцы. Необходимо заменить танцы вечерами вопросов и ответов, для чего избачу приобрести антирелигиозную викторину и политкарты". Никакой общественной работы не обнаружил проверяльщик и в Ново-Рома-новке, где уже была группа кандидатов в члены ВКП(б). Он рекомендовал комсомольской ячейке составить "план работы", проработать "вопрос о социалистическом соревновании, самокритике и походе за урожай"78.
Абсурдная в своей основе политика по отношению к крестьянству, ретиво проводившаяся в Сибири, стала воз
38
Белковец
можна, вероятно, еще потому, что поездка Сталина привела к почти полному обновлению партийных, советских и кооперативных кадров. По его требованию "за бездеятельность, преступно-халатное отношение к хлебозаготовкам", "троцкизм", "неправильное понимание партийной линии" и пр. уже в 1928 г. было снято только в 10 округах края 1370 советских и кооперативных работников НЭПовского времени, 612 из них были преданы суду. 2/3 их составляли председатели РИКов и более половины—председатели сельсоветов79. В Немецком районе за этот год было снято 38 секретарей и 14 (из 17) председателей сельсоветов, в Андреевском районе сменилось 79 низовых работников: 31 председатель и 48 секретарей. В Славгородском районе в кресле председателя РИКа побывало в течение 1929 г. 5 человек, снятых как "классово-чуждые элементы". Председателя сельсовета в немецком селе мог в это время снять с работы даже начальник районной милиции80. В особо пострадавшем от администрирования Славгородском округе с 1926 по 1929 гг. сменилось и 5 секретарей окружкома, самого высокого начальства, пока, наконец, в лице И.Г. Коно-нчука не было создано "более гибкое, четкое, крепкое, большевистское руководство, которое могло дать отпор мелкобуржуазным влияниям"81 и результаты деятельности которого нам еще предстоит описать.
Дело одного из таких, снятых за принадлежность к "классово-чуждым элементам", ошельмованного в прессе (в том числе в органе ЦБ Немецкой секции ЦК ВКП(б) "Дейтше Централ-Цейтунг") председателя Гальбштадт-ского сельсовета Брауна, весьма показательно. Он оказался "прикинувшимся бедняком", а как выяснилось, имел молотилку, веялку, первоклассный буккер, однолемешный плуг и тарантас, и ему, естественно, было не по пути с советской властью, занявшейся вплотную строительством "социализма". Центральная немецкая газета потребовала привлечения его к суду82.
Замена обладавших уже известной компетентностью людей работниками неопытными, не имевшими не только экономического и политического, но зачастую и никакого образования вообще, людьми невежественными, но преданными партии и желавшими выслужиться, сыграла важную роль в том, как быстро в Сибкрае были ликвидированы все достижения НЭПа, а сам он поставлен на грань экономической катастрофы.
Большой террор
39
Предвестники беды
Сибирское крестьянство ответило на насилие различными актами сопротивления (убийством активистов и отдельных представителей власти, поджогами имущества и пр.). Количество таких "контрреволюционных преступлений" в крае в 1929 г. увеличилось по сравнению с 1926— 1928 гг. в 8 раз. Основная их часть падает на 3 последних месяца года и связана с хлебозаготовительной кампанией. Согласно градации, принятой краевым судом, из 15 317 человек, осужденных за такие преступления к лишению свободы, 35% составляли те, кто вел "агитацию против советской власти", 30% — совершившие убийства "с контрреволюционными намерениями" и 25% —за поджоги общественного имущества83.
Однако такая форма протеста не была характерна для немецких крестьян. Из огромной суммы фактов такого рода, представленных в оперативных сводках учетно-осведомительного отдела ПП ОГПУ по Сибкраю за 1929 г., удалось извлечь всего один — убийство председателя комиссии по хлебозаготовкам Павла Цобеля жителями деревни Красновки Андреевского района Славгородского округа, случившееся 27 октября. Да и оно, судя по всему, произошло "по пьяному делу". Приехав в село для проведения собрания по заготовкам, Цобель забрел вечером в дом "середняка" Биберта, где, как утверждал документ, "на попойку" собрались "кулаки" А. и Г. Кирши, Д. Гарке, Я. и В. Зайбели и "батрак" С. Рудейман, уже судимый ранее "за кражу и хулиганство". Он-то и совершил акт насилия, провожая уполномоченного на квартиру. По этому делу четверо участников вечеринки подверглись аресту органами ОГПУ84.
В архивных документах сохранилось также упоминание о пожаре в пос. Гальбштадтском Исиль-Кульского района Омского округа, во время которого сгорели надворные постройки и скирды хлеба в хозяйстве некоего Р.Ф. Лика, "сельского активиста". Как выяснилось, перед Госстрахом, прося о возмещении убытков пострадавшему "на почве классовой мести", его интересы защищали сам Полномочный Представитель ОГПУ по Сибкраю Л.М. Заковский и заведующий секретной частью крайисполкома Бровкин86.
Но главной формой протеста немецких крестьян стали распродажи имущества и бегство из деревни, а также все более крепнувшее желание эмигрировать.
No comments:
Post a Comment