2 Л.П.Белковец Большой террор и судьбы немецкой деревни в Сибири

40

Белковец

У сибирских меннонитов эмигрантские настроения стали расти с 1926 г., когда началась кампания по реорганизации меннонитских сельскохозяйственных обществ и вовлечению их в систему государственной кооперации Сибсельсоюза. С этим был связан переход их на типовой устав сельхозкооперативов и так называемое "оздоровление" их хозяйственной работы, которая была расценена властями как "средство пополнения карманов верхушки". Да и вся деятельность меннонитских обществ, столь полезная для экономики Сибири, была признана "экономическим базисом" для развития внутри меннонитов "сектантского движения"86. Конечно, реорганизация была лишь предлогом для разгона союза. К этому времени прекратил уже свое существование "Союз потомков голландского происхождения" на Украине, на очереди был и "Всероссийский меннонитский сельскохозяйственный союз", тесные связи которого с единоверческими организациями за границей не устраивали советское правительство. Настойчивые действия властей, среди которых был запрет торговли потребительскими товарами, вызвали протест у членов меннонитских обществ и отъезд некоторой их части на Амур и в другие регионы страны, где они надеялись найти "иную советскую власть" или возможность эмигрировать. Усилился и легальный поток желающих выехать из страны. Согласно справок РИКа, в 1926—1927 гг. из Немецкого района на Алтае выехало 280 хозяйств, из них 160 на Амур, остальные на Кавказ, Украину и другие места, 39 из них получили разрешение выехать в Америку. С 1 октября 1927 г. по май 1928 г. из Славгородского округа выехало на Амур еще 182 хозяйства 87.

В Омском округе в 1927 г. в иностранный стол окрад-мотдела было подано 45 заявлений о визе для выезда в Канаду и США. Всем заявителям власти отказали. В 1928 г., после того как произошла ликвидация центрального правления меннонитского союза в Омске и менно-нитские общества, сломив сопротивление их членов, включили-таки "в общую сельскохозяйственную сеть", начался массовый отток их руководителей и активистов, получивших отказ на просьбу о выезде, в Москву. Омский окрамотдел в этом году из 103 заявлений удовлетворил только 8 88. Всего официальным путем, который уже был практически закрыт, с января 1927 по август 1929 г. из обоих округов удалось выехать 35 семьям 89.

Большой террор

41

Отъезд на Амур имел весьма определенную цель — дать возможность нелегального перехода через границу с Китаем. По данным ОГПУ, с февраля 1927 г. "до момента осложнения на Дальнем Востоке", то есть к маю 1929 г., в Китай, а оттуда в Канаду, удалось перебраться 175 семьям немецких крестьян из Омского и Славгород-ского округов. К осени 1929 г. еще 300 человек перешли через границу и ушли в Харбин. Здесь эмигранты-колонисты имели свой организационный центр, который помогал им выехать на американский континент. Положение эмигрантов в Китае было нелегким, они испытывали материальные лишения, а китайская сторона, относившаяся к ним весьма подозрительно, всячески затягивала их выезд в Америку невыдачей виз. В этих условиях спасали солидарность и дружная поддержка, которую оказывала немецким колонистам русская белая эмиграция, обосновавшаяся в Харбине, которая и в заграничной прессе подняла тревогу в связи с массовым бегством из СССР немецких крестьян90. Согласно данным германского консульсства и церковных попечительских учреждений Харбина, в течение 1929—1933 гг. этим нелегальным путем сумели воспользоваться 1500 сибирских беглецов, большинство которых попали через Индию и Африку в США, Парагвай и Бразилию91.

Весной 1928 г. в разгар "посевной кампании" движение за переселение в Америку и Парагвай развернулось среди немцев-католиков. Инициатором его был кистер Славгородской римско-католической церкви Цимер, по имени которого крайком ВКП(б) окрестил движение "ци-меровщиной". Как предполагало ОГПУ, Цимер имел связь с религиозным руководством в Москве и верхушкой мен-нонитского общества, собирал "нелегальные" собрания уполномоченных религиозных общин, составлял списки желающих эмигрировать. Им была выработана форма таких списков, разосланная всем близким ему "по религиозной работе" друзьям. По спискам взимались членские взносы от 20 коп. до 1 руб. На эти средства Цимер намеревался выехать в Новосибирск к германскому консулу, а если понадобится, то и в Москву, для разрешения вопроса об эмиграции. При этом им и его "приспешниками" широко использовалась информация, полученная от корреспондентов за рубежом, о возможности поселения в Америке. Им было известно, к примеру, что в Парагвае немецким колонистам отведен значительный земельный

42

Белковец

фонд (до 1,5 млн. га), что переселенцы освобождаются на 10 лет от всех налогов и от военной службы и что им гарантирована "свободная религиозная школа".

Среди участников движения циркулировали слухи о существовании договоренностей между американским и советским правительствами о переселении немцев в Америку и Парагвай. Согласно этим договоренностям переселенцы могли якобы оставить здесь свое имущество, которое будет оценено приезжающей в СССР американской правительственной комиссией и стоимость которого будет выплачена американским властям. Последние возвратят ее колонистам по прибытии на новое место жительства. Надежда на возможность выезда будировалсь и слухом о том, что Советский Союз готов выпустить немцев, в том числе и коммунистов, за рубеж, при условии погашения его полумиллионного долга Англии, в зачет которого Америка, освободив немцев, отпустит СССР машины.

Среди писем, ходивших среди колонистов, было, по сведениям ОГПУ, одно, полученное якобы из Германии. В нем между прочим говорилось о неизбежности новой войны между Германией и СССР и о том, что германское правительство тоже принимает меры к выезду немцев из Советского Союза. Заметим, что это обстоятельство уже тогда, в начале 1928 г., дало "полное основание" ОГПУ предполагать известную заинтересованность в судьбе немецких колонистов в Сибири германского консула в Новосибирске. Такое предположение подтверждалось еще и тем, что "зимою сего года консул имел большие аппетиты посетить немцев Славгородского округа".

Деятельность Цимера была признана неудавшейся "попыткой срыва увеличения посевных площадей и посев-кампании вообще" у немцев, выступлением против хлебозаготовок. В поезде, по пути в Москву, он был арестован ОГПУ92. Это не привело, однако, к ликвидации эмиграционных настроений, ибо действительной их причиной был, конечно, не Цимер, а, как вынужден был признать немецкий инструктор агитационно-пропагандисткого отдела (АПО) Сибкрайкома А.Шембергер, "неизбежные ошибки" и "ляпсусы", допущенные "при проведении самообложения, хлебозаготовок и реализации крестьянского займа". Оказывается, и при подписке на заем была допущена своеобразная дискриминация по отношению к немцам, которые жаловались "на непосильные суммы об

Большой террор

43

литаций", приходившихся по 23 руб. 70 коп. на хозяйство, в то время как в других селах —от 4 до 12 руб. Собранные немцами на нужды села средства самообложения, как выяснилось, РИКи изымали для покрытия в более отстающих поселках, в том числе русских и украинских, облигаций того же займа. "Везде давай,—заявляли немцы на собраниях, — потребобщество — пай давай, ма-слоартель —пай давай, ККОВ (краевое крестьянское общество взаимопомощи — Л.Б.)— гони пай, сельхозналог давай, хлеб давай, самообложение давай, облигации бери... Мы все отдадим, а сами уедем (аплодисменты, овация)"93.

Большинство тех, кто подавал заявления о выдаче заграничного паспорта, не удовлетворившись беспричинным отказом округа, продолжало обжаловать его в вышестоящие инстанции, вплоть до ОГПУ и ВЦИКа. С начала 1929 г. отказы в разрешении выезда, тоже без объяснения причин, потоком пошли из Москвы на места. В делах краевого адмотдела обнаружены десятки копий таких отказов, в которых фигурируют известные меннонитские фамилии Дики, Эппы, Ремпели, Фризены, Классены, Фальки, Левины, Эверты, Никели, Энсы, Унру, Дерксены и другие. К лету 1929 г. у части потенциальных эмигрантов возникла в связи с этим мысль о переселении на остров Сахалин, откуда, как они полагали, легче выехать в Японию, а затем в Америку. Японский консул в Харбине, поддерживающий российских эмигрантов, рекомендовал им также переселяться в Корею (на худой конец). Были посланы ходоки в Закавказье, в Азербайджан, чтобы разведать возможности выезда в Персию. Они вернулись оттуда ни с чем, хотя известная часть немецких колонистов сумела через Персию выехать в Германию94.

Фактическими руководителями развернувшегося с лета 1929 г. массового эмиграционного движения в немецких колониях Сибири ОГПУ считало проживаваших в Омском округе проповедника меннонитов, кандидата в духовные старшины, Геде и пастора евангелических лютеран Мер-ца. Оба действовали от имени находившейся в Канаде организации "Латинский Ферейн". По мнению ОГПУ, эта организация принимала деятельное участие в судьбе немецких эмигрантов и делала все возможное, чтобы "вырвать немцев из России". Геде ко всему прочему был известным садоводом и пользовался огромным авторитетом среди меннонитов. Он, как и Мерц, являлся посре

44

Белковец

дником в отношениях эмигрантов с "РУСКАПА", имел тесную связь с духовником Сахалина Винсом, участвовавшим в разработке "сахалинского варианта". Вместе с другими проповедниками из Омска, в том числе с Бергеном, Геде представлял правление меннообщества в Сибкрае и через него выходил на известного организатора эмиграции немцев из Южной Украины в 1922—1923 гг., пастора Янца, жившего в Америке. Пастор Мерц, как было известно ОГПУ, только для немцев Кручининского сельсовета подписал 40 удостоверений-характеристик, дававших право на получение кредита95.

В мае 1929 г. с мест пошли тревожные сигналы в крайком от наиболее бдительных начальников окрадмотде-лов. Так, из Рубцовска Трусевич сообщал о том, что у немцев, проживающих в округе, "выявилось желание эмигрировать в Германию и Канаду. В поселке Самарка Ло-ктевского района, —говорилось в послании,— немцы в количестве 172-х хозяйств приготовились к отъезду", большинство из них были середняки, хотел выехать даже один кандидат в члены ВКП(б). Шла усиленная рапрода-жа имущества за бесценок. Особой активностью отличались германские подданные: Ф.Д. и И.Д. Гайли, И.П. и П.И. Лейхнеры, П.К. Илинберген и др. Трусевичем было подмечено также эмиграционное настроение не только у всех немцев как Рубцовского округа и всех близлежащих немецких поселков Казахстана, но и у "русских кулаков", которые также "приготовляются с ними выехать за границу" 96.

Донесение Трусевича дополняла еще одна, весьма показательная информация из Рубцовска. В ней утверждалось, что все немцы — "индивидуалисты" и сектанты, религиозны до фанатизма, к коллективизации у них "никакого желания нет". "Расслоения среди населения нет абсолютно никакого и не чуствуется в дальнейшем, —утверждал документ,— отношение к проводимым мероприятиям советской власти —отрицательное". "Немцы говорят: пришел "Красный конь", и до прихода "Белого коня" надо ему подчиняться. Поэтому активно выполняют все повинности к назначенным срокам, помогая один другому". Автор, увы, не заметил явного противоречия в своих утверждениях, опровегнув собственный тезис об индивидуализме немецких поселян.

В начале августа ОГПУ всерьез забило тревогу, извещая партийные власти о том, что немцы расширяют ме

Большой террор

45

ры, направленные на эмиграцию, идет активное получение в сельсоветах справок об отсутствии налоговой задолженности, роде занятий и имущественном положении, необходимых для получения заграничных паспортов. Люди подвергают себя медицинскому освидетельствованию, "результаты которого вносятся в соответствующие бланки, присланные "РУСКАПА". (Только в одном Ребровском сельсовете Любинского района за 2 дня в мае было освидетельствовано 134 человека.) Многие срочно в официальном порядке оформляли свой брак, хотя имели уже нескольких детей и жили незарегистрированными добрый десяток лет. Обращалось внимание и на необходимость пресечения деятельности проповедников — активистов эмиграционного движения. Тот же Геде был охарактеризован в донесении ОГПУ как "явно антисоветский тип", ведущий среди колонистов "контрреволюционную работу"97.

Прислушавшись к сигналам с мест, обремененный просьбами о выезде ВЦИК принял 16 сентября 1929 г. постановление о полном прекращении выдачи разрешений на выезд за границу меннонитам и немцам, являющимся советскими гражданами и занимающимся сельским хозяйством. Местным органам власти было предложено "прекратить прием заявлений за границу означенным категориям граждан" "впредь до особого постановления центральных органов"98. Получив его, Сибкрайадмотел спустил распоряжение в 17 окружных АО и ПП ОГПУ "для неукоснительного исполнения". В разъяснении, посланном вослед и подписанном руководителем Национального отдела ВЦИКа П.Г.Смидовичем, говорилось об "усилении в последнее время стремления указанных категорий граждан к выезду из пределов Союза ССР". "Такое стремление,— пояснялось в нем, —в значительной степени обусловлено тем, что в момент обострения классовой борьбы в деревне и активизации при этом антисоветских и кулацких элементов" местные власти не уделили должного внимания "организации и защите интересов бедняцкой части", ее "культурному обслуживанию" и пр., а главное, допустили в ряде мест "грубые ошибки при хлебозаготовках", применив "усиленные репрессивные меры по отношению к таким хозяйствам меннонитов и немцев, кулацкий уклон которых не мог быть определенно установлен". В целях прекращения эмиграции они должны были теперь развернуть срочное разъяснение "трудово

46

Белковец

му населению" "нецелесообразности таковой эмиграции и вредности ее последствий с точки зрения хозяйственной деятельности и материального благосостояния эмигрирующих" ".

Но все распоряжения и разъяснения, носившие к тому же в значительной мере демагогический характер, уже не могли помешать процессу массового выезда немцев, принявшему к этому времени неуправляемый характер.

Московская эпопея немецких колонистов

Не получив разрешения выехать из страны, немецкие крестьяне, освободившись от имущества, распроданного за бесценок, группами потянулись в Москву, чтобы через "РУСКАПА", германских дипломатов и личное обращение к советскому правительству добиться возможности выезда из СССР. Летом 1929 г. три группы меннонитов, каждая по 25 семей, общей численностью около 300 человек, после непосредственного обращения к Председателю Верховного Совета СССР М.И. Калинину, получили после почти полугодового ожидания вожделенное разрешение. Списки двух из них удалось обнаружить в спецхране бывшего ЦГАОР (ныне ГАРФ) в Москве. В первой, получившей разрешение выехать 17 июня (всего 91 человек), за исключением двух семей, прибывших из Кубанской области и Артемовского округа Украины, сплошь сибиряки, во второй —тоже, кроме 3 семей-из Киргизии. Находим в них и имена упоминавшихся выше омских хуторян, и имена руководителей меннонитских обществ Сибири, в том числе Петра Борисовича Эппа, ожидавших этого решения с осени 1928 г.100 Эти группы были вывезены через Ленинград в Гамбург на пароходе "Алексей Рыков" в сентябре-октябре 1929 г.101

Известие об этом решении вызвало в немецких селах Сибири своего рода цепную реакцию. (То обстоятельство, что участниками разыгравшейся под Москвой драмы были, главным образом, "немецкие крестьяне из Сибири", подчеркивал в своих воспоминаниях сотрудник германского посольства в Москве Б. Руланд102.)Тысячи поселян, давно уже сидевшие на чемоданах, хлынули в Мое

Большой террор

47

кву. В октябре-ноябре массовый выезд их приобрел характер панического бегства. "Поток из тысяч лютеран и католиков, — писал бывший славгородский пастор Якоб Штах, — заполонил железную дорогу. Многим семьям пришлось по 5—6 дней сидеть на станциях в ожидании возможности выехать, потрясающие сцены разыгрывались при посадке и высадке из вагонов... В страшной сутолоке давили и теряли детей, отцы семейств возвращались, отставая от поездов, чтобы найти их... В вагонах на 60 человек ехало по 90—100, иные в течение нескольких суток стоя, пока где-либо освобождалось место; о сне в пути нечего было и думать"103.

Вскоре "американская лихорадка", как называл это движение руководитель немецкой секции Оренбургского окружкома ВКП(б) Шмидт в письме к Гебгардту, перекинулась и на оренбургских колонистов 104.

Москва негостеприимно встретила беглецов. Но их приютили хозяева летних дач вдоль Ярославской ж. д. в 10—30 км от Москвы. Были заселены все домики на станциях Пушкино, Свягино, Перловка, Лосиноостровск, Тарасовка, Джамгоровка, Клязьма, в которых, чтобы удешевить плату, ютилось иногда по несколько семей, иногда до 40 человек. Часть жилья была снята уже во время разведывательной поездки ходоков, часть через письма, по телеграфу, через приехавших первыми родственников и друзей, земляков. Учитывая квартирный ажиотаж, москвичи подняли плату за одну комнату в доме до 20— 60 руб. в месяц. Жилье снимали вперед, месяца на три, а то и на шесть, идя навстречу пожеланиям хозяев. Спали вповалку на полу, ели на чемоданах и ящиках, поставить стол было негде. Те, кто приехал раньше, успевали получить после прописки хлебную карточку, дававшую право на покупку продовольствия (мяса, рыбы, сахара, соли и мыла) в местных магазинах. Правда, чаще всего отоварить их было нечем, за продуктамкйэились в длинных очередях, возбуждая недовольство местного населения. Выручали домашние припасы —мука, сало, крупа. Но начавшаяся осень, холода, отсутствие в домах печей, всякой медицинской помощи, недостаток продовольствия и теплой одежды, антисанитария из-за огромной скученности людей усугубляли и без того незавидное положение беженцев 105. В середине ноября, когда их проблемами занялся Московский обком ВКП(б), последовало строгое распоряжение здравотделу "принять

48

Белковец

все меры к оказанию медицинской помощи заболевшим крестьянам", в особенности беременным женщинам и детям, заболевшим корью, к локализации эпидемии трахомы, египетской болезни глаз, занесенной в колонии во время гражданской войны различными бандами, которой было заражено почти 100% беженцев. Пушкинский и Мытищинский райкомы партии, получившие строгое внушение за "непридание политического значения факту скопления эмигрантов в своих пределах" (то есть за то, что попросту допустили их туда), обязывались начать с 18 ноября обслуживание их беднейшей части продуктами питания и хлебом ,06. Запомним эту дату — 18 ноября.

Появление в Москве огромного числа желающих выехать из СССР немцев (на 11 октября число семей достигло 900, к началу ноября общее число беженцев перевалило за 13 тыс.), буквально осадивших германское посольство, ставшее для них в условиях практически полного бессилия "РУСКАПА" последней надеждой, сильно осложнило его работу. Положение усугублялось тем обстоятельством, что события стали разворачиваться на фоне заметно ухудшившихся советско-германских отношений, вызванных кампанией борьбы против правой оппозиции внутри СССР и немецких "социал-фашистов" в Германии. К тому же еще в конце 1928 г. после кончины Брокдорфа посольство воглавил новый дипломат Герберт фон Дирксен, не столь хорошо, как прежний, знавший проблемы советских немцев и до конца ноября находившийся в отпуске в Германии. Но уже в конце августа, в самом начале массового движения, он, прозондировав почву в Берлине, пытался через своих сотрудников довести до сведения желающих выехать, что его страна ни в коем случае не сможет принять всех и что разрешение на выезд тысяч российских немцев вряд ли будет дано советской стороной. Тем не менее германское правительство принялось за обсуждение вопроса о возможном кредитовании переселения беженцев за океан и вступило в переговоры с советским правительством о разрешении выезда. В отсутствие фон Дирксена их вел советник посольства, временный поверенный в делах Ф. фон Твардовски. От советской стороны их осуществлял руководитель Второго Западного отдела Наркомата иностранных дел Борис Штейн.

Вопрос изучила и правительственная комиссия, которая преложила советскому руководству выпустить всех

Большой террор

49

беженцев, находящихся под Москвой или на пути к ней, за пределы страны. 19 октября германское посольство получило предложение, как можно скорее, не позднее конца октября, осуществить отправку эмигрантов. Было позволено сделать это без оформления виз, по спискам, составленным сотрудниками посольства, при условии, что вывоз будет осуществлен советскими транспортными организациями.

Принятию такого решения способствовала международная огласка, которую, после посещения 12 октября сотни вновь прибывших на ст. Клязьма семейств немецкими корреспондентами, получили события под Москвой. Теперь дело было за германским правительством. Однако слабый коалиционный кабинет Веймарской республики, состоящий в основном из представителей левых партий, испытывая огромные трудности, вызванные экономическим кризисом, наличием сотен тысяч собственных безработных, растущей нуждой крестьянства, не сумел изыскать 3 млн. рехсмарок, которые, как считал министр финансов Я. Куртиус, требовались для осуществления операции. Известное влияние на "левый" кабинет оказала, вероятно, и левая печать, в особенности орган КПГ "Роте Фане", публиковавший разоблачительные материалы на тему: "бедствия немцев в СССР —не что иное, как бессовестное надувательство"107. Правда, уже тогда германская общественность подозревала, что "Роте Фане" субсидируется полпредством СССР108.

Положение осложнилось еще и в связи с позицией канадского правительства, которое в конце октября через германского консула в Монреале известило германское правительство о том, что не сможет осуществить прием немецких крестьян из России ранее предстоящей весны. Канада требовала от Германии гарантий, что она возьмет на себя их содержание. В этих условиях 29 октября иностранное ведомство отдало своему посольству в Москве распоряжение прекратить дальнейшее оформление списков беженцев с визой на выезд. Узнав об этом, советские власти тотчас же прекратили подготовку дальнейших транспортов, а 2 ноября поставили перед Тва-рдовски на переговорах ультиматум: или беженцы незамедлительно вывозятся из страны, или они будут отправлены к прежним местам жительства 109.

Между тем, длившиеся в правительственных кругах Германии в течение всей первой половины ноября деба

50

Белковец

ты по проблеме российских немцев завершились ее положительным решением. Под влиянием общественности, развернувшей в прессе активную кампанию в поддержку беглецов, 18 ноября кабинет принял-таки решение о выделении 6 млн. марок для их приема. Сыграла роль инициатива рейхспрезидента Гинденбурга, который внес на это дело личный вклад в 200 тыс. марок. 26 ноября решение правительства было утверждено рейхстагом. Но было уже поздно. К этому времени большая часть беженцев, скопившихся под Москвой, была отправлена к местам их прежнего жительства, а 21 ноября советское правительство, обеспокоенное масштабами бегства и перспективой лишиться всего немецкого колонистского населения, официально отменило свое разрешение на выезд немцев из страны. Не помогли ни заявленный через Твардовски протест германского правительства, ни требование вернувшегося в Москву 23 ноября фон Дирксе-на выполнить ранее принятые договоренности в отношении всех ликвидировавших свое хозяйство эмигрантов.

Итак, как же реагировала на события советская сторона? Еще в начале сентября Немецкая секция ЦК во главе с Гебгардтом начала анализировать причины и вырабатывать меры по борьбе с эмиграционным движением, затронувшим не только Сибирь, но и Оренбуржье, Украину, Поволжье, Крым. Поставив на повестку дня вопрос о "перегибах" в политике местных властей по отношению к "среднему" крестьянству из немецкого национального меньшинства, о необходимости устранить недовольство немецкой деревни из-за признания ее "сплошь кулацкой", Гебгардт заговорил и об "антисоветском, контрреволюционном характере эмиграции". Он призвал бороться с ней "с помощью всех соответствующих властей", "самыми суровыми средствами пролетарской диктатуры". Главными виновниками бедствия объявлялись кулаки и проповедники —организаторы выезда. Их необходимо было подвергнуть "административному выселению", конфисковать имущество, передав его сельской бедноте, против отдельных кулаков организовать судебные процессы. "Необходимо также, — настаивал он, — дать указание ОГПУ произвести отдельные изъятия самых злостных организаторов эмиграционного движения, то есть отдельных кулаков, подрывающих этим движением мероприятия советской власти (по хлебозаготовкам, посевкампании и т. д.)"по.

Большой террор

51

В середине октября для агитационной работы среди беженцев в места их скопления было решено послать десант из 40 "немецких рабочих-коммунистов" и агитаторов, снабженных листовкой. Им надо было склонить колонистов к возвращению в родные места, "немедленно заворачивать назад всех прибывающих" и по мере необходимости сопровождать их в районы прежнего про: живания. Указания высших партийных органов нацеливали их на проведение всех мероприятий агитационного характера "по линии расслоения массы колонистов и изоляции кулацких групп"

Но усилия агитаторов оказались тщетными. Тогда к делу подключилось ОГПУ. Уже в начале ноября оно блокировало подходы к германскому посольству и прибегло к арестам всех, кто желал его посетить. В ночь с 15 на 16 ноября ОГПУ арестовало глав 500 семейств из самых дальних поселков, часть которых была вывезена в Москву и подвергнута допросам. Органы выясняли, кто является организатором их приезда, кто, прибыв первым, инспирировал вызов остальных. Выяснялась также причастность к событиям сотрудников германского посольства: как часто посещали они беженцев, какие обещания давали и пр.

После ознакомления с листовкой, в которой правительство призывало их вернуться в родные места и обещало простить вину за участие в контрреволюционной акции, ставшей следствием кулацкой пропаганды, всем арестованным предложили подписать бумагу о "добровольном" возвращении в свои села. Тем, кто подписывал, была обещана 500-рублевая ссуда для выкупа проданного имущества или приобретения всего необходимого в государственных магазинах, а также помощь хлебом и семенами. Отказавшиеся от подписей подверглись "внутрика-мерной обработке". Их держали по 3 часа в жарко, до 50—60 градусов натопленной камере с полом, раскаленным как сковорода, на котором нельзя было спокойно стоять и несколько секунд. Терявших сознание постовой, наблюдавший в дверное окно, приводил в чувство глотком воды.

Мучения тех, кто и после этой обработки отказывался от подписки, были продлены. Самых упорных (около 400 человек) спустя 5 дней вывезли на станцию в 20 км от Москвы и поместили в барак, откуда автору приведенных воспоминаний удалось бежать. Рассказ его о злоключениях приведен в книге Я. Штаха112.

52

Белковец

В ночь с 17 на 18 ноября (в этот день надо было взять на довольствие беднейшую часть беженцев) карательные органы начали акцию их насильственного выселения. Акции предшествовала докладная записка Гебгард-та в секретариат ЦК ВКП(б) от 17 ноября, в которой он охарактеризовал положение 15 тыс. скопившихся под Москвой немецких крестьян как "катастрофическое" и тре-бущее "немедленных мер по разгрузке". Катастрофическим признавалось санитарное положение в домах, пожарное состояние (установление печек в неприспособленных для этого помещениях). Отдельные деревни, по словам Гебгардта, как Свягино, Клязьма, Пушкино, Тарасовка, имели вид "сплошного лагеря беженцев". Особенно обострилась ситуация после арестов, когда, например, в Клязьме, мужчин, изолированных от женщин, заперли в здании сельсовета. Гебгардт обращал внимание руководства на тот факт, что аресты производятся без всякого учета социального состава беженцев, среди арестованных много середняков и бедняков, "что затрудняет агитационно-разъяснительную работу в направлении организации поездки обратно". Он доложил также, что вместе с мобилизованными для ведения агитационной работы 8-ю партийцами-немцами провел собрание в Клязьме для обсуждения создавшегося положения "ввиду невозможности выезда за границу", на котором вскрыл антисоветскую сущность выступления немецкого кулачества и духовенства, организовавших движение. Часть колеблющихся крестьян выразило согласие поехать обратно. Таких семей после ареста и обработки оказалось около 100113.

Таким образом, ночью 18 ноября тишину спящих поселков разрушил рев грузовых машин. Сопровождавшие их военные стали загружать в них детей и нехитрый скарб, а затем женщин, которым не оставалось выбора. Машины следовали на вокзал, где уже стояли наготове товарные вагоны без печей и освещения, в которые заталкивали людей, не обращая внимания на их протесты, на слезы и мольбы беременных женщин и детей. При необходимости в ход шли приклады т. Загрузив семьи, подвезли к вагонам и глав семей. В ЭТОТ день от станции отошли 8 первых составов, —4 были отправлены в Сибирь, 4 —на юг. В последующие дни доставка мужчин, проходивших "обработку", часто запаздывала, иногда до 3 дней, которые семьи пережидали в холодных закрытых

Большой террор

53

вагонах, перевозивших ранее скот. Имели место разъединение семей, отправка не в то место, куда надо и пр. К концу ноября самые населенные беженцами предместья Москвы были очищены от незадачливых переселенцев.

18 ноября последовали санкции в отношении "РУСКАПА", чья вербовочная переписка с немецкими крестьянами квалифицировалась как "явно правый уклон"115, а также других пароходных компаний, обслуживавших эмигрантов. Отныне им запрещалось субсидированное обеспечение переселенцев-немцев, а "НКВнуделам союзных республик, ОГПУ и другим заинтересованным ведомствам" указано на необходимость "приступить к немедленному роспуску и ликвидации всех организаций и обществ, способствующих эмиграции"116.

После серьезного внушения сверху в ноябре зашевелились и местные власти. 11 числа бюро Славгородско-го окружкома, обсудив положение в Немецком районе, приняло постановление о прекращении применения "репрессивных мер" в немецких поселках округа, сохранив их только в исключительных случаях "к явным злостным кулакам при непременном условии поддержки этих мер со стороны широкой бедняцкой и середняцкой общественности". Правда, при этом предписывалось и очищение низового аппарата от "чуждых элементов", и укрепление его "проверенными работниками". Было дано также указание ОГПУ усилить работу "в деле немедленного пресечения всякой деятельности организаторов эмиграционного движения, применяя к ним самые решительные меры", и контроля за состоянием в немецкой деревне, о котором следовало докладывать каждые 3 дня"117.

В Омском округе, согласно данным начальника КРО ОГПУ, еще до 15 ноября было арестовано 9 "агитаторов" в том числе 4 меннонитских проповедника, 4 кулака и

I середняк, намечалось к изъятию "в ближайшее время"

II человек. Кроме того, были приняты меры "к недопущению выездов из округа, путем невыдачи на станциях билетов", создании "летучих бригад", "проверки в поездах едущих и снятия и возвращения на место жительства эмигрирующих". Считая, однако, что одних карательных мер недостаточно, он предлагал принять "ряд срочных и решительных мер по партийной, советской и административной линии, как-то: категорически воспретить сельсоветам выдачу разного рода справок эмигрирующим на предмет получения загранпаспорта, не допускать рас

54

Белковец

продажи имущества, категорически воспретить покупку имущества у немцев всем организациям на селе..." Необходимо было также "снимать с базаров", как в городе, так и на селе "всех немецев, распродающих свое имущество с целью эмиграции, и водворять их на место жительства" 1,в.

В ноябре, а затем в декабре на заседаниях бюро Сиб-крайкома и президиума крайисполкома были заслушаны доклады с мест о состоянии эмиграционных дел, но размах движения и возможные его последствия для экономики края еще явно не были осознаны властями. О том свидетельствуют принятые постановления и бодрые тексты самих докладов. Так, секретарь Славгородской окружной организации ВКП(б) Конончук (то самое "более гибкое, крепкое большевисткое руководство"), жалуясь на отсутствие в его сельскохозяйственном округе рабочих кадров, на которые он мог бы опереться, еще достаточно бодро рапортовал 25 декабря 1929 г.: "Нажим на кулака в нынешнюю заготовительную кампанию, надо определенно сказать, мы сделали более решительный. Мы в этом году применили кратное обложение к 1600 кулацким хозяйствам, у нас за это время осуждено 960 хозяйств. За период хлебозаготовок у нас убежало из округа 1162 кулацких хозяйства. Это несомненно имеет отрицательные результаты и положительные. Положительность его заключается в том, что при проведении сплошной коллективизации нам меньше придется выселять кулаков на необжитые места, а отрицательность его заключается в том, что сбежавшие кулацкие хозяйства не выполнили плана и не выполнили своих обязательств по сельскохозяйственному налогу". Кроме того, в Немецком районе, который всегда шел впереди "в этом вопросе", не была проведена зяблевая вспашка. "Проведению более лучшего нажима,— говорилось далее в докладе,— содействовала присылка работников на хлебозаготовки из Крайкома и Наркомторга, которые оказали нам немалую помощь. Своими силами с этой задачей далеко не справились бы". Последняя фраза вызвала реплику секретаря крайкома В.И. Кузнецова: "Ты говори о других вопросах, хлебозаготовки мы как облупленные знаем".

Касаясь "других вопросов", и в том числе эмиграции немецких крестьян из округа, докладчик констатировал, что "цифры", представленные им в начале ноября, увеличились почти в 2 раза и выехало из округа теперь уже

Большой террор

55

1261 хозяйство. Правда, 800 уже "возвратилось" обратно и "еще едет 25 вагонов из Москвы". Была объявлена и главная причина этого "контрреволюционного движения", которое "направлялось и организовывалось главным образом из-за границы". "Что требуют немцы? — вопрошал тов. Конончук, — они требуют прежде всего, вернуть политику 26—27 (в черновике —25 —Л.Б.) годов, т.е. чтобы наша партия и Советская власть отказались от социалистического наступления на кулацкие элементы деревни. Они требуют осуществления лозунга Бухарина "обогащайтесь". Только при этом условии они считали, что можно оставаться в Советском Союзе".

В подтверждение этого вывода было приведено постановление общего собрания пос. Дворского в Немецком районе от 13 ноября. В нем говорилось следующее:

"Жизненный быт сельскохозяйственного хлебороба в СССР становится все труднее и труднее, государственные деньги, которые правительство требует от сельского индивидуального хозяйства в виде платежей, налогов, страховки, обязательства по контрактации посевов, самообложения и прочее взимаются по невыносимо высоким ставкам, что не дает хлеборобу надежды и упования на дальнейшее существование. Поля опустели, хозяйства оголели. Религиозные убеждения граждан и их вера в бога подавляются правительством антирелигиозной пропагандой, лишением права голоса служителей культов, вплоть до производства арестов руководящих лиц группы верующих. На поприще обучения наших детей в школе дело обстоит весьма плачевно, то отсутствует школьное здание, то недостает учителя, а где еще фигурирует и то и другое. Закрываются, не объясняя населению мотивы прекращения занятий. На основании приведенных нами переживаемых фактов единогласно постановили: оставить пределы СССР и выехать на новое жительство в Северную Америку. Председатель Дик, Секретарь Кремер""9.

Эмиграция немцев имела серьезные последствия для хозяйственного развития Славгородского округа. По данным Гебгардта из него выезжало 8124 человек или 25,6% немецкого населения, большинство которых составляли отнюдь не кулаки, а середняки (56,4%). Столько же, сколько выехавших, было и распроданных хозяйств, приго

56

Белковец

товившихся к выезду, но задержанных на месте "административными мерами и массовой работой"120. Даже по этим неполным данным видно, что в общей сложности здесь разорилось около половины немецких хозяйств. По данным же местных властей из более чем 5500 хозяйств к зиме 1929 г. Славгородский округ покинуло 1477, из них только 312 принадлежали кулакам, 529 были середняцкими и 638 (!) бедняцкими; ликвидировали свое имущество и приготовились к выезду еще 1100 хозяйств, из которых к лету 1930 г., при всех введенных ограничениях и запретах, выехало 63. Возвращено назад к концу декабря было 1200 хозяйств121. Однако и эти данные можно заподозрить в неполноте, ибо в документах обнаруживается еще одна цифра: число хозяйств, покинувших только Благовещенский, Знаменский, Славгородский и Андреевский районы (без Немецкого), достигло 2500. Основную часть беженцев составляли середняки, к категории кулацких в этом числе власти отнесли лишь 150 хозяйств.

В Славгородском районе, имевшем 29 поселков с 1512 хозяйствами (8% жителей их в 1929 г. были лишены прав), эмигрировало 358 и, распродавшись, 604 приготовилось к отъезду. Общее число разорившихся хозяйств, таким образом, составило 962 или более 63%. Менее половины выехавших (157) вернулось назад. Немецкие хозяйства в этом, как и других названных районах, практически лишились овец и свиней, осталась лишь 1/3 коров, 1/5 молодняка, менее 1/3 рабочих лошадей. К лету 1930 г. опустели и превратились в груду развалин дома хуторов Ямки и Ямки Два, Долиновки и других деревень.

Но более всех пострадал от эмиграции Немецкий район Алтая. Отъезд из него начался в мае-июне, когда снялись с места и выехали в Москву отдельные семьи. В июле-августе счет шел уже на десятки, в сентябре выехало 200 хозяйств, а к середине ноября общее число покинувших насиженные места достигло, по данным местных властей, склонных преуменьшать размеры бедствия, 977 хозяйств. Если учесть, что в районе насчитывалось чуть более 3 тыс. хозяйств, то оказывается, что (даже по этим данным) самоликвидировалась 1 /3, возвращенных же насчитали только 566122. Некоторые немецкие села здесь обезлюдели наполовину (Подсоснова — на 49%, Равнополье на 40%, Гришевка — на 43%, Редкая Дуброва—на 56%). "Почти поголовно" были поражены эмиграцией лютеранские поселки Марьяновка и Желтенький,

Большой террор

57

меннонитские поселки Саратовка, Кусак и другие. В некоторых немецких селах, многолюдных ранее, осталось по 5—6 хозяйств. На 1 января 1930 г. по сравнению с 1 января 1929 г. число хозяйств Немецкого района сократилось на 310, число жителей — на 2277 человек (из 3088 хозяйств осталось 2778, из 16 695 человек осталось 14 418),23.

Гораздо меньшие потери понесли районы Омского округа, откуда выехало в общей сложности 340 хозяйств, 121 было возвращено обратно. Здесь тоже опустели многочисленные хутора Звонаревкутского, Ямковского, Серебро-польского и др. сельсоветов Ново-Омского района. Из Пу-чковского сельсовета Исиль-Кульского района, 98% населения которого, насчитывавшего 1017 человек, составляли колонисты (83% их были меннонитами), с сентября 1929 г. по март 1930 г. выехало 35 хозяйств (всего 178 человек), из них 8 принадлежали германским подданным. В Солнцевском сельсовете, где к моменту подъема эмиграционной волны проживало 697 немцев (70% всего населения), 80% которых составляли меннониты, было 6 случаев эмиграции, 3 хозяйства удалось вернуть. Но и здесь, как и в других меннонитских поселках, большинство населения оказалось подготовленным к выезду и было остановлено "своевременно принятыми мерами". Не случайно и в Омском округе, не говоря уже о Славгородском, к началу 1930 г. произошло резкое сокращение поголовья рабочего и продуктивного скота, достигшее в зажиточных хозяйствах 50—80%124. Всего из Исиль-Кульского района бежало осенью 1929 г. 60 хозяйств, вернулось 44125.

В Астраханском сельсовете Любинского района пораженными эмиграцией оказались немецкие поселки Мас-ляновка и Смоляновка, откуда выехало 13 хозяйств во главе с двумя лишенными прав руководителями меннонитских общин (из 110), остальные почти все распродались, но выехать не успели. Эмиграционное настроение было столь общим, что, как гласит документ, даже школьная сторожиха, распродав свое достояние — 2 табуретки и 2 мешка картофеля, собралась уезжать126. Благодаря "своевременным мерам" был приостановлен отъезд жителей Самарки Рубцовского округа, уже упомянутой выше, всегда отличавшейся от окружающих русских деревень своей зажиточностью. На одно хозяйство в ней приходилось по 100 га посева, 21 голова крупного рогатого скота, а в "кулацких" — до 40 голов, что и объясняет

58

Белковец

поголовную готовность к выезду ее жителей. Они не пожелали, однако, мира с остановившими их отъезд 1929 г. властями, весной 1930 г. 50 хозяйств из 314 отказались от сева, а затем все же покинули Самарку, выехав в ближайшие совхозы, а также в Самарскую и Саратовскую области Поволжья127.

Эмиграция немцев 1929 г. и развернувшаяся в немецких колониях Сибири движение за нее, явившиеся результатом политики "чрезвычайщины", нанесли невосполнимый ущерб хозяйству колонистов. Они вызвали огромные общие потери скота, достигшие по отдельным районам 45—70%. Особенно безотрадная картина вырисовывается в Славгородском округе, сильнее всех пострадавшем от администрирования и его последствий. Ко всему прочему, цифры, приведенные ниже, свидетельствуют о значимости для округа и его экономики хозяйства немецких колонистов. Хотя потери в населении в результате эмиграции составили 6,7%, количество рабочих лошадей в нем сократилось на 54% (по данным на 20 декабря 1929 г.) и почти 59% поданным на 15 февраля 1930 г., коров —на 54%, молодняка рогатого скота — почти на 75%, овец —на 80%, свиней —на 75%. В Немецком районе, имевшем около 4600 рабочих лошадей свыше 4 лет, на 15 февраля осталось 1904 головы, из 5213 коров на 20 декабря осталось 2392128. В сентябре-октябре, когда эмиграционное движение достигло своего пика, породистый немецкий скот был распродан за бесценок (лошадь вместо обычных 100 руб. продавалсь на базаре всего за 3 руб.), забит на мясо и просто брошен на произвол судьбы. К гривам лошадей хозяева привязывали дощечку с надписью "бери, кому нужно" и отпускали на все четыре стороны. Особенно много лошадей было брошено на станциях железной дороги. А члены сельхозартели "Братство" пос. Антоновского в Немецком районе "вокруг стога соломы обвели веревку и привязали к ней оставшийся скот, лошадей и коров, а сами уехали"129.

Кроме скота был распродан и брошен весь сельскохозяйственный инвентарь, поэтому, как констатировала одна из комиссий, обследовавших Немецкий район, немцы не могли весной 1930 г. засеять без посторонней помощи даже минимум посевной площади (в 1929 г. для бедняцкого хозяйства он составлял 4,63, а для середняцкого—9,41 га)130.

Большой террор

59

Не случайно после поездки по району весной 1930 г. уполномоченный ВЦИК, заместитель наркома по просвещению В.А. Курц, к которому мы еще вернемся, писал: "Немецкий район представлял совершенно исключительное зрелище, напоминающее оступление большой армии при значительной потере скота. Повсюду на полях трупы лошадей, коров, телят, которые производят отталкивающее впечатление большого народного бедствия: села в значительной степени опустевшие, с разваливающимися или нежилыми домами, нигде не видно обычной для немецкого села жизни крестьянства". Главную причину хозяйственного разорения Курц видел в "перегибах и искривлениях", допущенных на местах при проведении мероприятий советской власти по коллективизации и раскулачиванию, спровоцировавших крестьянскую эмиграцию 131.

Когда первые известия об изгнании беженцев из Москвы дошли до Германии, в ней развернулась широкая акция по сбору средств для эмигрантов из СССР. Инициатива Гинденбурга нашла отклик у благотворительных организаций страны, у обществ, объединявших бывших российских немцев, которые создали комитет "Братья в нужде" ("Брюдер ин Нот"), координировавший работу. В акции принял участие германский Красный крест, заручившийся поддержкой Международного Красного креста, который предложил разного рода техническую помощь. Германская пресса уделила проблеме российских немцев пристальное внимание, развернув при этом яростную критику собственного правительства и нарисовав достаточно правдивую картину положения немцев в советской стране. Досталось и германскому послу в Москве фон Дирксену, чей затянувшийся отпуск во время, когда апеллировавшие к посольству крестьяне остро нуждались в его помощи, был объявлен свидетельством недостаточной ответственности и индифферентности посла132. Очевидно, имея в виду эту критику, Дирксен позднее, возвращаясь к этим событиям в своих мемуарах, возлагал всю ответственность за печальный исход марша в Москву и попытки избегнуть грозящей участи советскими немцами на кабинет министров133.

Справедливости ради надо отметить, что германские дипломаты в Москве делали все от них зависящее, чтобы помочь беженцам, и будировали свое правительство многочисленными телеграммами, настаивая на положи

60

Белковец

тельном решении проблем. Профессор О. Аухаген, осуществлявший непосредственную связь с их представителями, по словам другого мемуариста, "принимал крестьян из Сибири, заботился о том, чтобы они каждый день имели пищу"134. Данные ОГПУ свидетельствуют также, что "представитель германского посольства раздавал деньги" эмигрантам ,35. Именно он, посетив в августе-сентябре 1929 г. Сибирский край, где ему показали, очевидно, не самые худшие совхозы Новосибирского, Бийско-го и Барнаульского округов (в пораженные эмиграцией районы он допущен не был), своими статьями, опубликованными в германской прессе, разбудил немецкую общественность. Рисуя безвыходное положение немецких крестьян в СССР, он пытался склонить свое правительство к защите их интересов. В то же время, понимая всю пагубность складывавшейся ситуации, он делал все возможное, чтобы до поры до времени сдержать приток в Москву очередных партий беженцев, которые должны были дождаться принятия положительного решения о их выезде из страны.

Аухаген организовал и посещение предместий Москвы пятью германскими корреспондентами, растиражировавшими его призыв к немецкой общественности о помощи братьям в нужде. Каждые два дня он объезжал поселки и сообщал беженцам необходимую информацию, вселяя в них надежду на скорое избавление ,Э6.

Действия Аухагена вызвали естественное недовольство советских властей, давно собиравших на него досье. 3 ноября Наркомат иностранных дел запросил, в частности, сибирские власти о подробных сведениях, характеризующих его пребывание в Сибири ,37. В результате деятельность Аухагена, "при крайне отрицательном отношении к нему как центральных, так и местных властей"138, была признана вмешательством во внутренние дела СССР, а сам он объявлен персоной нон грата и выслан из страны. По словам Штейна, высказанным в беседе с Твардовски, Аухаген своими действиями "удерживал крестьян от вступления в колхоз и тем самым оказывал поддержку правой оппозиции против Сталина"139.

Во время переговоров германское посольство настаивало также на допуске к беженцам специальной комиссии канадских врачей, против чего резко возражал Геб-гардт, который полагал, что "она, несомненно, будет отбирать только здоровых, а больных и нетрудоспобных

Большой террор

61

оставлять в СССР"140 (очевидно, именно так поступил бы он сам).

Участие в судьбе немецких крестьян из Сибири принял и германский консул в Новосибирске Гросскопф, который в разгар эмиграционного движения находился в Москве, неоднократно посещал своих земляков в местах их скопления и, несмотря на запрещение выезда, обнадеживал их в том, что Германия сделает все возможное и к весне они выедут из СССР 141. Вернувшись в конце ноября из Москвы, он известил крайисполком о том, что 5 декабря выезжает в Славгородский округ и намерен посетить центр Немецкого района —село Гальбштадт, а также коммуну "Третий Интернационал". По прибытии в Славгород он обратился в исполком с просьбой предоставить ему цифровые данные о выбывших и вернувшихся из Москвы немецких колонистах с указанием их социального состава и процента лишенцев. В связи с этим местные власти запросили крайисполком, и он дал телеграфное распоряжение Славгороду "сообщить консулу приблизительные цифры выбывших и вернувшихся из Москвы немцев-колонистов в сторону уменьшения сведений о размерах эмиграционного движения, по социальному составу в сторону увеличения цифр кулаков и в сторону основательного уменьшения прочих прослоек, охваченных движением. В отношении же процента лишенцев дать сведения в сторону некоторого уменьшения".

Поскольку консула интересовал также вопрос о том, через какие организации лучше субсидировать разорившиеся хозяйства из собранных за границей средств, избегая классового подразделения нуждающихся, было предложено сообщить ему, что "этот вопрос вне компетенции окружных органов". В документе выражалась уверенность, что "мы справимся своими силами", а по поводу помощи эмигрантам-лишенцам "дано указание ответить Гросскопфу, что Соввласть в своих мероприятиях соблюдает классовый принцип и последним только лишь будет оказано содействие в возвращении им брошенного имущества, по расторжению кабальных сделок и т. п." Показательно, что автором цитированного документа, дававшего указания от лица крайисполкома славгородским властям, был заместитель ПП ОГПУ по Сибкраю Гарин ul.

В дополнительной сводке "Об эмиграционном движении в немецких колоних Сибкрая по состоянию на 1 января 1930 г." за подписью самого Заковского сообща

62

Белковец

лись подробности о поездке консула, так и не сумевшего добиться успеха "с протаскиванием вопроса о помощи". Он посетил близлежащие к Славгороду немецкие поселки Орлово, Ново-Романовку и коммуну им. Калинина в Немецком районе, Александровское, коммуны "Третий Интернационал" и им. Карла Маркса в Андреевском районе. Консул заходил в дома, интересуясь тем, какая помощь оказывается нуждающимся, каково медобслужива-ние, зарплата коммунаров и т. п. Консула сопровождал председатель окрисполкома Савельев, "ввиду чего все разговоры с немцами, безусловно, не носили ничего антисоветского". За время пребывания консула в Славго-роде было установлено и взято на заметку "значительное количество посетителей в гостиницу, желавших говорить по поводу выезда".

Приводился в сводке и текст телеграммы, посланной консулом в посольство, с предоставленными ему ложными цифрами (выехавших 806 и вернувшихся 700 хозяйств) и известием о том, что вернувшиеся, общим числом около 4 тыс. человек, "нашли пристанища по месту жительства", что "питание и снабжение семей обеспечено" и что "смертные случаи и заболевания минимальные". Но кроме телеграммы, которая, как справедливо подозревали местные власти, была послана для усыпления их бдительности, консул срочно отправил в Москву отчет о настоящем положении дел, содержание которого осталось неизвестным ОГПУ143.

Известно также, что консул Гросскопф намеревался посетить и немецкие районы Омского округа, имея в виду официально провозглашенную цель —обследование состояния немецкого населения и проведение работы по предупреждению эмиграции 144. Зная о том, как бдительно его опекает ОГПУ, Гросскопф, горячо сочувствовавший колонистам, был вынужден также опубликовать в местной немецкой газете "Дер Ландманн" заметку о том, что он не в состоянии оказать никакой реальной поддержки всем желающим эмигрировать из СССР. Шембер-гер, ставший к этому времени (на очень короткий, кстати, срок) секретарем Немецкого райкома партии, расценил этот шаг консула как ширму, которая прикрывала его участие в судьбе немецких крестьян. В газете он публикует одно, а на деле, — заявлял партийный секретарь, — "ведет прямую агитацию за подготовку к выезду за границу путем связи с отдельными личностями в районе"145.

Большой террор

63

Очевидно, германский консул прибегнул и к крайней мере в защите интересов отдельных колонистов — выдаче им национальных германских паспортов, которые могли обеспечивать беспрепятственный выезд за границу. Этим объясняется последовавшее в конце января 1930 г. разъяснение руководства Сибкрайадмотдела и ПП ОГПУ местным органам об отношении к такого рода фактам. Разъяснение со всей определенностью констатировало, что немецкие колонисты "во всей своей массе являются подданными СССР и должны рассматриваться как таковые во всех отношениях". Поэтому они могут получать иностранные паспорта только после выхода из советского гражданства. Таким образом, утверждалось в документе, "выдача германским консульством немецких национальных паспортов немецким колонистам, без выхода предварительно таковых из совгражданства, отнюдь не лишает их советского подданства. Они, оставаясь советскими гражданами, приобретают лишь и подданство иностранного государства. В таком случае они могут и должны рассматриваться со всеми прочими советскими подданными, без учета их иностранного подданства". В соответствии с этим распоряжением, "германскими подданными" могли быть признаны лишь те немецкие колонисты, которые имели возможность документально удостоверить состояние в германском подданстве еще с начала соввласти до сего времени беспрерывно". Во всех остальных случаях, если принятие германского подданства состоялось без оформления выхода из советского, иностранные паспорта, выданные консулами, не должны были приниматься во внимание. В случае их предъявления местные органы обязывались произвести "подробное дознание", фиксируя, главным образом, время их прибытия на территорию СССР "до советизации" и проживание после выхода из советского гражданства, а также номер, дату и место выдачи германского национального паспорта. Все эти данные требовались для передачи органам ОГПУ на местах "для срочного направления по назначению" 146.

Решительные действия немецкой общественности и твердая позиция германского правительства, которую отстаивал вступивший в переговоры с советским руководством фон Дирксен, заставили все же последнее пойти на известный компромисс. 25 ноября заместитель наркома по иностранным делам М.М. Литвинов сообщил

64

Белковец

Дирксену решение Совнаркома о выдаче разрешения на выезд тем из бывших немецких колонистов, кто еще оставался в Москве. Вопрос посла о том, не будут ли преследоваться вернувшиеся к прежним местам жительства, остался, однако, без ответа.

В конце ноября — начале декабря состоялась отправка 5886 человек в Германию. Большинство их (4100) составляли меннониты. Пройдя через пересыльные лагеря, где некоторые эмигранты схоронили с таким трудом, ослабленных от недоедания и болезней детей, они выехали затем на американский континент. На собранные средства была оплачена дорога и организованы поселения в Бразилии и Парагвае. Главная улица одного из них, Филадельфии в Парагвае, получила имя президента Гин-денбурга, а имя профессора Аухагена носит немецкое поселение в Бразилии и?.

Московская эпопея немецких колонистов имела широкий международный резонанс. К общему хору голосов, осуждавших политику советского руководства, присоединил свой голос Генеральный Секретарь по делам национальностей при Лиге Наций. По этому поводу Гебгардт писал в январе 1930 г.: "Несмотря на явное различие в положении национальных меньшинств в СССР и в буржуазных государствах, у Генерального Секретаря... и у германской буржуазной печати хватает нахальства распространять сведения о якобы допущенных притеснениях немецких крестьян в Советском Союзе... На эту вылазку классового врага основная масса немецких крестьян дала достаточно ясный ответ: она приступила к массовой организации коллективных хозяйств и ликвидации кулачества как класса в рамках сплошной коллективизации". Отметив все же "некоторое отставание немецких сел" в этом деле от русских и украинских, он заметил, что причина "лежит отчасти в собственническом мировоззрении, которым особенно отличается немецкий крестьянин-середняк", в том также, что созданные в последнее время колхозы по своей технической базе, по недостаточной товарности и недостаточному ведению сельского хозяйства (мягко говоря) "не могут служить примером для окружающего немецкого населения". Отмечалась и роль пресловутых "перегибов", того обстоятельства, что на местах немецкую деревню рассматривают как "сплошь кулацкую"148.

2 февраля 1930 г. Папа Пий XI обратился с письмом к генеральному викарию в Риме кардиналу Помпили, в ко

Большой террор

65

тором писал о начавшейся в СССР широкой кампании гонений на верующих и призвал христианский мир к действию во имя спасения цивилизации от безбожия. Европейские страны не должны были признавать СССР до тех пор, пока он не предоставит своим гражданам обещанной свободы совести. Письмо было опубликовано в органе Ватикана "Оссерваторо Романо" 8 февраля 1930 г. и перепечатано прессой практически всех стран Европы и Америки. Во многих городах прошли собрания и моле-бствования в защиту угнетаемых в Советском Союзе верующих, проведенные главами католических церквей и архиепископами. 19 февраля Конгресс США принял резолюцию, обвинявшую советское правительство в организации гонений на верующих, а внесший ее на обсуждение член палаты представителей от штата Нью-Йорк Фиш потребовал, чтобы Конгресс декларировал готовность объединиться с другими нациями мира в усилии убедить советское руководство положить конец преследованиям религии. Речь шла о необходимости разрыва дипломатических и экономических отношений со сталинским режимом.

Германский посол в Ватикане Берген сообщил иностранному ведомству, что это письмо означает не только решительный поворот в отношениях между Ватиканом и Советским Союзом, но одновременно и важный шаг в борьбе цивилизованных народов против большевизма. 10 марта состоялись демонстрации немецких католиков против антирелигиозной политики СССР в Мюнхене и Кельне. На них были приняты телеграммы протеста, направленные в адрес министерства иностранных дел и правительства Германии, которые должны были потребовать от советского правительства гарантий соблюдения трех основных принципов в своей религиозной политике: свободы совести, свободы религиозных отправлений и свободы владения церковным имуществом. Аналогичные акции протеста были проведены и евангелическими христианами. В своем ответе на многочисленные телеграмы подобного содержания иностранное ведомство пообещало сделать все возможное, что не может быть квалифицировано как вмешательство во внутренние дела СССР149. О том, как будет выполнено это обещание, речь впереди.

Советское правительство, в свою очередь, расценило письмо Папы как призыв к "крестовому походу" против

66

Белковец

страны советов с целью разжечь антисоветскую кампанию и сорвать "социалистическую реконструкцию народного хозяйства в СССР". В ответ на действия международной общественности по городам СССР "прокатились" по единому, спущенному сверху сценарию, митинги протеста и демонстрации под лозунгом "Наш ответ Папе Римскому", на которых шел сбор средств на постройку самолетов. Отпор "идеологическому наступлению Запада", за которым ожидалось и наступление военное, дали 1 марта 1930 г. "Известия". "Бешеная кампания против СССР, — говорилось в передовой статье, — разжигаемая мракобесами, попами и реакционерами, твердолобыми фашистами, социал-демократами и продажной прессой всех стран, имеет непосредственной целью обработку мирового общественного мнения с целью подготовки вооруженной интервенции" ,5°.

Судьба возвращенных назад крестьян была трагична. О ней пойдет наш дальнейший рассказ.

Глава вторая.

БОРЬБА С ЭМИГРАЦИЕЙ. 1930 ГОД

Немецкая проблема в СССР, получившая неприятный для него международный резонанс, вызвала в целом адекватную реакцию советского руководства. Ее решению посвящались директивы ЦК ВКП(б) от 12 апреля и 26 октября 1929 г., постановление ноябрьского пленума ЦК и президиума Совета национальностей при ЦИКе СССР, постановление ЦК от 6 декабря 1930 г., предложившие местным органам проведение ряда конкретных мер с целью преодоления эмиграционного движения немецких крестьян и создания условий, способствующих хозяйственному и культурному подъему немецких районов и поселений1.

Выполняя эти решения, Сибкрайисполком сформировал комиссию по водворению пытавшихся эмигрировать крестьян на места их прежнего жительства и оказания помощи разорившимся середнякам и беднякам. В течение 1930 г. местные органы власти разработали также целый ряд решений о мерах по ликвидации последствий эмиграционного движения в немецких селах. Учитывая тот факт, что до сих пор, как это констатировал Гебгардт, не удалось расчленить немецкую деревню на бедноту, середняков и кулаков, а посему мероприятия советских властей "не встречают там ни малейшей поддержки со стороны бедноты и середняков", был сделан вывод о неготовности немецких сел к сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Советским и партийным органам в связи в этим предстояло "проделать громадную массовую работу, помочь почти не начавшемуся еще расслоению деревни"2. Эту цель и преследовали принимаемые меры. Необходимо было освободить часть населения, пострадавшего от эмиграции (бедняков), от единого сельхозналога, предоставить

68

Бепковец

льготы середнякам, рассматривая их в качестве "жертв кулацкой агитации".

Приведу одно из таких решений бюро Сибкрайкома ВКП(б) от 5 января 1930 г. в связи с докладом "О состоянии и работе Славгородского окружкома ВКП(б)", которым делалось серьезное внушение славгородским властям. В нем, как обычно, отмечалась явная недооценка окружкомом "работы среди немцев" ("слабое воспитательное воздействие", "отсутствие организации бедняц-ко-батрацкой массы для борьбы с кулачеством", "отсутствие союза с середняком", наличие в отношении к нему "ряда грубых нарушений политики партии" — в хлебозаготовках, сельхозналоге и пр.). Результат недоработки налицо —кулак, взяв инициативу в свои руки, создал "настроения против коллективизации", против социалистического наступления на буржуазные элементы деревни, возбудил желание эмигрировать. Решение обязывало окружком "наметить и провести ряд практических мероприятий по поднятию политического массового уровня национального батрачества и бедноты, немедленно исправить допущенные ошибки налоговой и хлебозаготовительной работы по отношению к середняку в национальных и особенно немецких районах". Разорившимся в связи с эмиграцией бедняцким и середняцким хозяйствам требовалось "оказать немедленную помощь" для их восстановления. Однако делать это было необходимо не ради них самих, а ради "организации образцовых колхозных хозяйств", решительно устранив при этом "методы административного нажима в строительстве колхозов"3.

"Немедленная помощь" заключалась в организации возврата утраченного имущества, в выдаче продовольственной ссуды (беспроцентной для бедняков-батраков, семей красноармейцев, вдов, инвалидов и сирот, с начислением 3% маломощным середнякам, а более мощным из них — 6% с пуда при возврате ее осенью из нового урожая) в виде 20 фунтов на едока зерном или мукой. Беднякам и середнякам, в особенности если они входили в колхоз, предоставлялись также безденежная семенная ссуда, денежные кредиты для покупки рабочего и продуктивного скота. Надо было пересмотреть решения об изъятии под совхозы земель, принадлежащих немецким общинам, выделить тракторы и комбайны (сверх нормы) для колхозов Немецкого района. Заметим сразу, что как эти, так и другие практические меры, касались

Большой террор

69

только жителей Немецкого района, в то время как пострадавших от эмиграции немцев было достаточно и в других районах края. Так, ни продовольственной, ни другой хозяйственной помощи, за исключением возврата части имущества, не было отпущено немцам Омского округа. К тому же при получении хлебного пайка требовалось дать подписку о том, что попытка эмиграции никогда не будет повторена4.

Анализ причин эмиграционного движения

В течение зимы и весны 1930 г. немецкие села в Сибири наводнили многочисленные комиссии (всего их было 8) и уполномоченные разных рангов с целью обследования состояния немецкого населения и принятия конкретных мер для искоренения эмиграционных настроений. Они должны были дать ответ на вопрос: почему немцы бегут из СССР и что надо делать, чтобы это бегство остановить?

Все комиссии разных уровней, обследовавшие районы компактного проживания немцев в Сибири, выявили удивительную черту, которая никак не укладывалась в их представления о социальной розни и классовой дифференциации, которые согласно руководящему учению должны были иметь место в деревне. Выяснилось, что самыми активными участниками оказались те категории, которые по разным критериям были отнесены властями к середнякам и беднякам. На бедняцкой конференции в Немецком районе в ноябре 192S г. из 106 делегатов за резолюцию, одобрявшую политику партии в деревне, в первый раз голосовало 35 человек, во второй, после долгой разъяснительной работы, —54. Резолюция против эмиграции голосовалась 3 раза и собрала всего 24 голоса. На аналогичной конференции Славгородского района из 75 делегатов за резолюцию, осуждающую эмиграционное движение, не голосовал никто5.

Комиссии выяснили, что немецкие крестьяне, вопреки мнению об индивидуалистической психологии, "сильно сплочены между собой" и что "бедняк и середняк немец сегодня еще не выдает немца кулака, наоборот считает

70

Бепковец

его родным, близким". Немецкая деревня вся "перероднилась, переплелась сетью родственных и бытовых отношений", в ней наблюдаются многочисленные случаи возврата имущества кулакам теми, кто купил его с торгов (корову или мебель), бедняки защищают кулаков, выходят провожать выселяемых, "плачут и вознаграждают их подарками". Бедняки ведут ярую агитацию против коммун и колхозов, выступают одним фронтом с кулаками в сопротивлении коллективизации.

Показательный пример с немецкой деревней Нико-лаевкой Абаканского района Минусинского округа зафиксирован в материалах обследования, проведенного в марте 1930 г. Деревня существует с 1908 г., основана выходцами, главным образом, из Саратовской и Самарской губерний, частично, с Кубани, в большинстве своем неимущими батраками, насчитывает свыше 800 жителей. На ноги деревня встала уже при НЭПе. Если ранее машинами ее обслуживали кулаки из окружающих русских деревень, то теперь она обходится своими машинами. Молотилки здесь куплены вскладчину на 2—3 родственные семьи, но есть они и в единоличном владении. Будучи отличными скотоводами, николаевцы развели хорошей породы молочный скот и "являются лучшими производителями сливочного масла в районе". Но в последнее время их хозяйство пошло на убыль, после того как в

1929 г. из 425 коров было кооперировано 230. В начале

1930 г. осталось всего 250 голов (сокращение более чем на 41%), только через одно местное отделение потребкооперации осенью было продано 94 породистых молочных коровы.

После объявления Абаканского района районом сплошной коллективизации деревню стали посещать уполномоченные и бригады "с конкретным и безоговорочным планом — коллективизировать Николаевку сплошь, ликвидировать кулака как класс". Сейчас ей дан последний срок — 20 марта. Но все мероприятия местных властей "получают молчаливый, но твердый отпор, который приводит их в ярость". Они "угрожают отрядами, ссылкой на Марс, запрещением разговаривать по-немецки". 3—5 марта в селе была проведена выездная сессия суда и показательный процесс по делу председателя Николаевского сельсовета, его заместителя и председателя ревизионной комиссии, а также еще 4 кулаков, срывающих

Большой террор

71

коллективизацию. И что же? "Показательный процесс, — говорится в документе, — получился действительно показательным, только как не нужно судить, так как решение суда не нашло ни одного сторонника, даже среди бедноты... Проводы осужденных советчиков и кулаков вылились в широчайшую демонстрацию сочувствия "мученикам". Подобной демонстрации по массовости и про-чувствованности Николаевка еще не видела в последние годы... Рассказывая об этом, новый председатель сельсовета, маломощный середняк Шнайдер, слезно плакал как ребенок"6.

Особенно результативной для определения дальнейшей политики по отношению к немецкому селу была инспекторская поездка по Омскому и Славгородскому округам уполномоченного ВЦИКа, заместителя наркомпроса РСФСР, бывшего партийного функционера из Республики немцев Поволжья Вильгельма Курца, который в апреле-мае объехал немецкие села, провел в них до 500 собраний с жителями и представил ВЦИКу доклад с достаточно трезвой и в меру объективной оценкой положения дел. Дав убийственную характеристику экономического состояния Немецкого района, приведенную выше, Курц провел анализ итогов воплощения в жизнь национальной политики партии, о которой громко вещала советская пропаганда. Проверка показала, считал он, что в районах, где проживают немцы, в особенности в Омском округе, почти нет председателей и секретарей сельсоветов, знающих немецкий язык и особенности быта и хозяйственного уклада немецкого крестьянства. Но и там, где назначены председатели-немцы, официальный язык, на котором ведется делопроизводство,— русский, "хотя иногда до комичности коверканый". Ни само население, ни руководящие районами товарищи, утверждал он, не имеют понятия о провозглашенных партией принципах национальной политики, в том числе решений последнего съезда о "коренизации аппарата". Это приводит не только к ее извращению, но и "к крупнейшим промахам, оставляющим глубокие политические и хозяйственные последствия", "к вопиющим ошибкам", "а в значительной степени и к беззаконию".

В таких же остро критических тонах были выдержаны и другие разделы доклада Курца. В них констатировалось полное отсутствие в немецких районах "массовой

72

Белковец

просветительной и культурной работы". Особенно тяжелое впечатление оставила постановка школьного дела в немецких селах, всегда отличавшихся высоким уровнем грамотности (а в меннонитских селах — поголовной грамотностью) по сравнению с окружающим населением. Теперь, констатировал докладчик, подрастающее поколение пополняет здесь кадры безграмотных в небывалых процентах. Значительная часть школ закрыта за отсутствием учителей, а часто и в связи с нежеланием крестьянства посылать своих детей в школы, где ведется антирелигиозная пропаганда. Настоящая немецкая школа одна — в Славгородском округе, все остальные школы в немецких селах —это школы русские, с преподаванием немецкого языка как предмета. "Оборудование школ крайне неудовлетворительное, учебников и учебных пособий почти совершенно не имеется. Квалификация преобладающей части учителей безусловно неудовлетворительная, причем значительная часть учительства по своей идеологии нам чужда". В школах Омского округа процветает розга, есть случаи истязания учеников. Изб-читален в немецких селах нет, литературы на немецком языке почти не имеется, немецкая газета, выходящая в Новосибирске, крайне слаба и ни в коей мере не удовлетворяет потребности, да и та распространяется плохо. Кино и радио не играют здесь почти никакой роли. В итоге, констатировалось в докладе, немецкое население "буквально оторвано от культурно-просветительного, а следовательно и политического воздействия наших культурных очагов".

Особенно нежелательные последствия в плане развития эмиграционных настроений вызвали, как отмечалось в докладе, "промахи на фронте борьбы с религиозными предрассудками". Все "достижения" в этом деле (закрытие церквей, молитвенных домов), которых достаточное количество, "объясняются исключительно грубым нажимом административного характера". "Надругательство над религиозным чувством, — полагал Курц, —только усилило религиозный фанатизм", привело к спайке различных групп крестьянства на религиозной почве и тем самым осложнило работу по расслоению деревни. Здесь больше всего допущено беззакония и головотяпства, особенно в лишении избирательных прав бедняков и середняков, избранных общиной к исполнению обязанностей проповедника. В деятельности всякого рода уполномоченных

Большой террор

73

на религиозной почве коренится главная причина эмиграционного движения, — считал Курц.

Огромный вред делу был причинен "административным нажимом", ставшим главным методом проведения хлебозаготовок, колхозного строительства и раскулачивания. "Сплошь и рядом раскулачивался середняк, не желавший вступать в колхоз". Только в Омском округе половина таких "кулаков", высланных в административном порядке, была возвращена назад органами ОГПУ со сборных пунктов и с дороги, успев за это время потерять значительную часть своего имущества. "Антисередняцкий загиб" продолжался и внутри колхоза, где "всякое здоровое и правильное предложение середняков игнорировалось, где самокритика подавлялась жестокими мерами и где часто к руководству не привлекалось середняцкое крестьянство".

Сыграло и свою негативную роль "нездоровое стремление органов Соввласти перескочить с индивидуального крестьянского хозяйства непосредственно в коммуну", оно вылилось в обобществление всего живого и мертвого инвентаря, вплоть до последней курицы. "Скот, конфискованный у колхозников, посылался в близлежащие совхозы и колхозы и там в значительной степени погибал из-за отсутствия хлевов, конюшен, корма, ухода и т. д.". Не удивительно, что даже симпатии бедноты, не говоря уже о зажиточных крестьянах," не на нашей стороне", — бесстрастно констатировал докладчик7.

Подтверждением слов Курца может служить история с коммуной им. Буденного Орловского сельсовета, в марте 1930 г. объявленной, согласно решения правительства, "образцовой". Это была одна из первых коммун в Немецком районе, организованная еще в 1924 г. К началу 1930 г. она, несмотря на наличие в ней крупной по немецким меркам партийной ячейки в 14 человек, представляла собой "худшую коммуну, как по финансовому положению, по организации труда и по своему настроению". Значительная часть ее членов приняла активное участие в эмиграционном движении, что, как гласили выводы одной из проверочной комиссий, "отразилось на состоянии трудовой дисциплины, которая в то время пала, вследствие этого получилась заморенность скота и невыполнение ряда работ", а проще говоря, десятки га неубранного хлеба ушли осенью под снег. В результате за первые два месяца 1930 г. в коммуне пало 24 коровы,

74

Бепковец

52 телка, 37 свиней, 5 лошадей, 3 овцы. Весной во главе коммуны был поставлен ленинградский двадцатипятитысячник, который пообещал за короткий срок превратить ее в действительно образцовую8. Но планам его не суждено было осуществиться.

Ибо крестьяне уже не верили обещаниям. Как утверждал тот же Курц, политическое настроение большинства бедняцко-середняцкого крестьянства — это "неверие в твердость и незыблемость советских законов вообще и в частности —в мероприятия советской власти, гарантирующие развитие индивидуального крестьянского хозяйства", и массовое недовольство политикой и безнаказанностью лиц, совершивших "явно грубые правонарушения и допустивших издевательство над крестьянством". Все это создает у него ощущение "полного бесправия, беззакония и недоверия к представителям советской власти", а заодно и "благоприятную почву для работы всяких контрреволюционных элементов", разжигающих стремление к эмиграции из СССР.

Курц отметил в своем докладе и провоцирующую роль писем немцев-эмигрантов, в том числе и выехавших в 1929 г., которые, несмотря на принятые органами ОГПУ меры, просачиваются всякими окольными путями в страну. Тот факт, что немцев выпустили из СССР, признавался ошибкой, создающей "опасный прецедент и надежду на возможность выезда некоторой части немецких крестьян в случае, если эмиграционное движение примет опять массовый характер". Поэтому в селах обнаруживается "стена крестьянской забастовки в отношении проведения весенней посевной кампании", немецкие крестьяне высказывают на собраниях "непреклонное желание добиться разрешения выезда за границу". "Если не разрешите выехать по железным дорогам, — заявляли они, — поедем на телегах, на лошадях, если отнимете у нас и эти средства передвижения, пойдем пешком. Всех не арестуете, всех не остановите. Мы семидесятитысячной массой двинемся на Москву, а оттуда в Германию. Пусть из 70 тысяч 20 тысяч перейдут границу, и это будет хорошо, так как это будет избавление"9.

К докладу Курца прилагалась сводка выступлений немцев-эмигрантов и вопросов, заданных ими на собраниях в Славгородском округе10 (все антисоветские выступления были взяты на заметку ОГПУ), а также перечень "искривлений партлинии", установленных комиссией в не

Большой террор

75

мецких селах. Здесь фигурируют уже упоминавшиеся ранее "массовые подворные обходы и обыски у середняков, бедняков и батраков" (то есть у всех подряд), когда отбиралось по 15—20 фунтов хлеба, угрозы револьвером со стороны уполномоченных, стрельба по убегающим при разгоне базаров, распродажи имуществ (вплоть до фотокарточек), выселение в холодный амбар роженицы, "жены распроданного середняка Клауса в деревне Красновке", выбрасывание из люльки ребенка и продажа ее за 50 копеек уполномоченным Иванским и многое другое, что наполняло созданную в докладе картину беззакония и произвола реальным содержанием.

По итогам поездки Курца были сделаны и конкретные предложения Сибкрайисполкому, часть которых была принята затем к исполнению. Предлагалось выделить национальный немецкий район в Омском округе, где проживало 36 тыс. человек, направить в национальные сельсоветы проверенных работников, знающих немецкий язык, разработать план товароснабжения разоренного населения, предоставить долгосрочные кредиты бедноте и середнякам, устранить нарушения избирательного законодательства и учета объектов обложения налогами, расширить сеть школ и библиотек, снабдить их немецкой литературой, организовать различные курсы по подготовке национальных кадров нового толка и пр. Большинство этих предложений были, собственно, лишь повторением ранее принятых как центральными, так и местными органами власти постановлений и решений о проведении национальной политики в немецких колониях. Вместе с материалами обследований различных комиссий, действовавших в местах проживания немцев в течение 1930 г., постановления Сибкрайкома, Сибкрайисполко-ма, окружных органов власти, заполняют огромные папки и свидетельствуют о том, сколько усилий было затрачено на то, чтобы сломить отчаянное сопротивление немецких крестьян политике советизации и вовлечь их в "социалистическое строительство". Эти документы пестрят многочисленными и так хорошо знакомыми формулировками: усилить, предпринять, организовать, признать необходимым, немедленно развернуть, указать, добиться, сделать и т. п., которые наглядно демонстрируют выработанный уже к этому времени административно-командный стиль работы, пришедший на смену экономической целесообразности и ввергнувший сибирское село

76

Белковец

в пучину хаоса, голода, недовольства и активного и пассивного сопротивления. Многочисленные сводки содержат цифры якобы выделенных кредитов для немецкого населения, которые, как выясняется некоторое время спустя, неизвестно на что и кем использованы, а продовольственная помощь ему, также зафиксированная в разнообразных отчетах, разбазарена. То же самое можно сказать о направленных в села для организации колхозов немцах-коммунистах, рабочих из Москвы, Ленинграда, самой Германии, которые через пару месяцев исчезали из сел, но продолжали присутствовать в отчетах, или о литературе на национальном языке, за которую отчитались, но которая так и не поступила на места. Все эти бумаги идут наверх и создают впечатление гигантской работы, реальным итогом которой становится отнюдь не улучшение жизни людей, а возможность еще одного отчета о благополучном завершении к началу 1931 г. коллективизирования немецких сел и нанесения окончательного поражения эмиграционному движению в них.

Что же касается действительному улучшения материального и морального состояния немецких сел, то достичь его не помогли ни выводы комиссий, ни принятые по их итогам решения, поскольку, как справедливо звучало заключение еще одной, девятой, летом 1930 г., все они не оставили должных следов11.

Первое близкое знакомство с ОГПУ

Судьба возвращенных назад немецких крестьян была трагична. Уже в дороге к моральным унижениям людей, с которыми обращались как с заключенными, прибавились физические страдания. В грязных вагонах из-под овощей и скота, с запертыми дверями, которые караульные солдаты открывали строго по расписанию, без освещения и печей и практически без продовольствия ехали они к своим брошенным домам. Во время стоянок на станциях было запрещено громко разговаривать, а на вагонах стояли надписи "переселенцы". Русское население не должно было знать о разыгравшейся трагедии. Многие дети, заболевшие еще под Москвой, не вынесли суровой дороги. Только с первого сибирского транспорта

Большой террор

77

было снято 60 детских трупов, брошенных на станциях, ибо и похоронить их не было разрешено12. Такая дорога будила страх перед грядущим и укрепляла веру в необходимость добиваться выезда из страны. На 11 декабря,— говорилось в очередном докладе крайкома в ЦК ВКП(б) о состоянии работы в немецких колониях, — в Сла-вгород возвратилось из Москвы 2340 человек. Настроения возвратившихся неустойчивые. Лишь меньшая часть отказалась от мысли эмигрировать и проявляет желание начать снова строить свое хозяйство. Большинство намерено перезимовать и добиться выезда в Германию. При этом некоторые даже не желают возвращаться в свои села и стремятся осесть в городе13.

Доставка возвращенных из Москвы эмигрантов в их села осложнялась не только их нежеланием это делать, но и неблагоприятной погодой (морозами), а, главное, невозможностью добыть нужное количество машин и подвод для перевозки из-за "тормозов со стороны хозяйственников". Дело дошло до того, что Славгородский ОИК предложил удержать средства, затраченные на их переброску, "с зажиточно-кулацкой части", в частности, из сумм, возвращенных ей за заграничные паспорта14. Но и доставка в родные дома не облегчала положения. Обещанная материальная помощь в разоренных коллективизацией и сидевших на голодном пайке районах была так мала и предоставлялась так эпизодически, что могла лишь помешать возвращенным в пустые и промерзшие жилища беженцам умереть голодной смертью. "Нигде в немецких колониях, — говорилось в одном писем от 11 мая 1930 г. из Славгородского округа, —нет такого разорения, какое учинили сибирские власти. Как будто война прошла по немецким селениям. У нас отнято все, в доме пустые стены,... а многие изгнаны и из домов... Надо сеять, но нет семян, ни на какую работу не берут. Живем на черном хлебе и ячменном кофе... Ошибки, совершенные славгородскими властями, не поправить и в 5 лет. Немцам надо уезжать, иначе их ждет голодная смерть"15.

От голодной смерти немецких крестьян в Сибири зимой 1930 г. спасла взаимовыручка, а затем хороший урожай этого года. Сыграла роль и изменившаяся по отношению к немецкой деревне (хотя и на короткий срок) общая политика советского руководства, стремившегося, в силу возможного, ликвидировать последствия "перегибов". Но об этом чуть позже. В целом же пророчес

78

Белковец

тво оказалось верным, — немногим из тех, о ком идет речь, удалось пережить 1937 год.

Итак, окончание операции по вывозу эмигрантов из Москвы проблему запрета на выезд с места жительства не сняло, ибо уже из первой партии возвращенных по прибытии в Славгород отказались возвращаться в свои села 200 человек. Да и большинство вернувшихся, как мы уже видели, обнаружило явное намерение, перезимовав, весной добиться своего выезда за рубеж. Более того, эмиграционные настроения продолжали распространяться вширь, поражая не только основную массу немцев, но и латышей, эстонцев, поляков, втягивая в свой поток белорусских, украинских и русских крестьян Сибири. Но главную тревогу у властей вызывала, конечно, немецкая деревня. С приближением весны сводки о положении в ней становились все тревожнее, в них настойчиво проводилась мысль о необходимости проведения не только мер политического и экономического характера, но и административных и карательных мер. И это при том, что уже с осени 1929 г. карательные органы вели с эмиграционным движением решительную борьбу, не останавливаясь перед применением "самых суровых средств пролетарской диктатуры". Эта политика была продолжена и в течение первых месяцев 1930 г., и главными мерами наведения порядка в немецких селах оставались меры административного воздействия и прямых репрессий.

В январе, обсудив вопрос "о кулацком терроре и агитации", Славгородское совещание представителей карательных органов распространило инициативу омичей, успешно боровшихся с выездами немцев из округа, на своей территории. Было решено "дать директиву" райисполкомам о прекращении выдачи различных удостоверений эмигрирующим и прекратить продажу железнодорожных билетов на всех станциях округа "эмигрирующим кулакам и сагитированным ими гражданам". Совещание возбудило также ходатайство перед краевыми органами о запрещении выдачи билетов им на всех железнодорожных станциях Сибкрая.

31 января последовало указание "не выдавать железнодорожные билеты без справок об уплате различных платежей", а РИКам и сельсоветам — "ни в коем случае" не выдавать таковых справок, даже если проситель действительно рассчитался с налогами. Все убегающие в

Большой террор

79

другие округа кулаки подлежали аресту16. Через пару дней инициатива местных властей была подкреплена постановлением ЦИКа и СНК за подписями Калинина, Рыкова и Енукидзе, переданная через ОГПУ по прямому проводу всем председателям окружных и районных исполнительных комитетов "для немедленного исполнения", "о воспрещении самовольного переселения кулаков и распродажи имущества". Оно предписывало применение в отношении нарушителей "немедленной конфискации" и иных репрессивных мер. В целях немедленного прекращения продаж и бегства из деревни с кулаков следовало брать в сельсоветах "сохранные расписки", а в случае отказа от них или нарушения постановления производить опись имущества и арест главы семьи с передачей дела в ОГПУ17. Это постановление как бы предваряло решительный переход сталинского режима к политике "социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и борьбы с кулачеством", в ходе которых "переселение" кулаков и распоряжение их имуществом власти брали на себя. Согласно секретной инструкции о выселении и расселении кулаков в Сиб-крае только весной и летом 1930 г. необходимо было выселить внутри округов —50 тыс., и в необжитые места на севере —25 тыс. местных кулаков18. И хотя этой экзекуции, впредь до особого распоряжения, не должны были подвергаться немцы, латыши, эстонцы и татаро-бу-харцы, общая атмосфера насилия, воцарившаяся в крае, не могла не сказаться на их положении. Это положение усугублялось тем обстоятельством, что упомянутые строгие предписания о невыезде "кулаков" в немецкой деревне не возымели действия, хотя судя по сообщениям с мест они выполнялись с большим рвением и применялись ко всем хозяйствам, без учета их социального статуса. Упомянутый выше председатель "образцовой" коммуны Дегерт, к примеру, с револьвером в руках гнался за подводой, увозившей из села "беднячку", и угрозой прямой расправы заставил ее остаться в коммуне19. Но уже в апреле 1930 г. "в связи с усилением эмиграции западных меньшинств" ЦИК был вынужден выдать еще одно распоряжение "о необходимости принятия мер к недопущению массовых выездов в Москву крестьян, собирающихся эмигрировать за границу, и к недопущению ликвидации ими своих хозяйств". "При выявлении и изоляции злостных антисоветских агитаторов — организато